«Джамп» значит «Прыгай!»

Самым трудно было мгновенно психологически перестроиться от девочки с панели до человека на службе у Дела. Моментально перегруппироваться и морально и физиологически и превратиться в сжатую пружину, из последних сил сдерживаемую в нейтральном положении.

– Сержант, – прошептала Лена, – вы, кажется, совершаете самую серьезную в вашей жизни ошибку.

– Ах ты дрянь! – заорал сержант, замахнувшись «демократизатором», и в ту же секунду согнулся в три погибели, застонал, рухнул на колени, поскольку удар носком ноги, обутой в изящный сапожок, раздробил ему простату, потом захрипел, когда повернувшись, словно в изящном балетном пируэте, носок второй ноги разбил ему гортань, и рухнул, ударенный каблучком в затылок.

А сержант Попцович сдуру схватился за пистолет. Он, бедняга, не знал, куда стрелять, когда эта танцующая шлюха неожиданно прошлась по комнате колесом и, вставши на руки на столе, взбрыкнула по особенному ногами. Одного удара острым каблуком по челюсти ему хватило, чтобы этой челюсти лишиться и втемяшиться лбом в батарею центрального отопления, которая моментально ответила столбами пара и фонтаном брызнувшего кипятка…

А потом эта девочка-стервочка показалась на пороге пункта, поправляя прическу и, стуча каблучками, подошла к ораве битюгов, собравшихся возле джипа.

– Ну что, ребятки, – сказала она с легкой улыбкой. – Как насчет субботника?

– А быстро ты с ними управилась, – одобрительно сказал Витос.

– Ага, – согласилась Лена. – С вами я тоже быстро управлюсь.

И с размаху стукнула острым каблуком по Витосовой туфле, пробив насквозь и ее, и ступню, отчего громила завыл зверем и рухнул в лужу. А затем и специалист по оральному сексу влетел прямиком в ветровое стекло джипа, а дурачок, который держал давеча нож у ее горла, опять его вынул, но отделался открытым переломом руки в двух местах. Но хуже всего пришлось шоферу, который вообще-то был смирным парнем и всю дорогу сидел на своем месте и ни во что ни вмешивался – от влетевшего в ветровое стекло «специалиста» сработала противоудар-ная система, надулись подушки безопасности, беднягу-шофера вдавило в кресло, и он скоропостижно скончался от инфаркта миокарда.

А затем Лена неторопливым шагом вышла из подворотни и вновь направилась на перекресток, где прогуливавшиеся ночные барышни уже ни слова ей не сказали. Более того, не прошло и пяти минут после ее повторного появления, как вообще все дамочки известного поведения с Тверской улицы исчезли, как и их сутенеры.

* * *

«Раз уж вы, девчонки пришли сюда, чтобы заниматься Делом, то им-таки надо заниматься, – вещала Клара Соломоновна. – И если уж вы настроились на него, то делайте ваше Дело до конца».

Прогуливаясь по улице, Лена полностью отдалась сверхчувственному восприятию. Она шла буквально по наитию. Она же недаром пришла за несколько минут до открытия, и хорошо натренированная зрительная память подсказала ей, что где-то в темноте маячила эта дурацкая шляпа, залихватски сбитая набекрень… и что когда ее повезли в джипе, шляпа тоже направилась куда-то в темноту… Лена углубилась в темный, слабоосвещенный переулочек. Она убедила себя, что ей совершенно некуда торопиться. Во-первых ей нравятся прогулки по ночной Москве, а во-вторых… она жила предчувствием встречи.

Начал моросить дождь. Она шла легко, неслышно ступая сапожками по мостовой (когда хотела, она могла совершенно не цокать каблучками и ставить их очень легко и бесшумно, этому были посвящены несколько специальных занятий), неторопливо прогуливаясь. И вдруг… А впрочем, тут не было никакого вдруг, она была бы гораздо более удивлена, если бы не увидела эту «шляпу».

Барский сказал ей, что его план был отчасти азартной игрой и зависел от того, приведет ли этот тип ее к себе домой. Все, что она должна была делать дальше, зависит от ее наития, а ведь этот старик мог быть кем угодно: старым пенсионером, бомжем, иногородним командированным, срочно извещающим жену о приезде. Если она пойдет за ним, тот, кого они в действительности ждут, может прийти позже, и у нее ничего не получится. В конце концов, хакер, которому Цыпкин послал приглашение, мог вообще не явиться, и она могла преследовать сейчас совершенно невинного человека. Некоторое время Лена медлила идти за ним, а затем вдруг напряглась и была уже уверена, что не ошиблась, и готова была побиться в этом об заклад. Она чувствовала это по ауре, окружавшей его, и это была не нервозность или болезненность, как предполагал Барский, а нечто гораздо более простое. Это было главное качество, снедавшее и превалировавшее в каждом шантажисте – чистейшая злоба и ненависть, ибо она вспомнила, когда он открывал дверь, лицо его чуть обернулось к ней, и она взглянула ему в глаза. Красные, старые, мешковатые, испещренные венами и морщинами, они, источали больше злобы и яда, чем можно было представить в человеческом взгляде, это был взгляд разъяренной кобры. Она следовала за ним по улице, не представляя себе, во что все это может вылиться.