Джампер: История Гриффина

Продавец в кассе с удовольствием помог ей разобраться со стоимостью и даже вышел из кабинки, чтобы показать, в какую сторону идти к платформе на парижский экспресс. Себе я купил билет на юг, в сторону Сен-Назэр в Бискае.

У меня осталось отчетливое воспоминание, как я стою на платформе и смотрю на ее уходящий поезд. Свой билет я покупал как во сне. Она проводила меня до платформы, обняла на секунду — крепко, будто хотела унести на своем теле отпечаток, ощутимое воспоминание. А потом поцеловала меня в губы, взрослым поцелуем, который взволновал мою кровь.

— Береги себя! — И ушла, сумка подпрыгивала на ее плече, а большой чемодан на колесиках она катила за собой.

Я далеко уехал на поезде, аж до Редона, а потом прыгнул, встав между вагонами.

В газетах потом появились сообщения, что вертолет они бросили в Мехико, буквально на границе со Вторым автобаном на пути в Тихуану. Не было сведений об угоне каких-либо машин, никаких следов беженцев также найдено не было.

Как ни странно, полиция и здесь усмотрела связь с наркотиками. Преступники убили агента миграционной службы вместе с Сэмом Коултоном и Консуэло Монхаррас-и-Ромера. И бежали обратно в Мехико.

Похороны Сэма проходили в Эль-Сентро, а Консуэло — в Ла Крусесите. Я не пошел. Что могло из этого получиться, кроме очередных смертей?

И невинных жертв.

Я попытался прыгнуть в Пхукет, не в обычное место на острове Ко Бон, а на аллею у рынка в Чалонге, но не смог как следует ее вспомнить.

Вместо этого прыгнул со своей лодкой на остров и поплыл, а добравшись, минут пятнадцать провел, зарисовывая это место.

Моя фанерная стенка с рисунками получила новое назначение. Теперь, если мне хотелось куда-то возвращаться, нужно было поточнее это место запомнить, и мне помогали мои рисунки. Наверное, сгодились бы и фотографии, но когда рисуешь, прекрасно запоминаешь объект.

И еще я попробовал нарисовать маму. И папу.

Не вышло.

Дело было не в памяти — их лица я помнил ясно, как тот день, когда… ну, в общем, помнил. Но я ничего не видел сквозь слезы, и руки у меня тряслись. Трудно рисовать, когда твои ладони сжимаются в кулаки.

То же самое было с Сэмом и Консуэло, хотя набросок головы и плеч Алехандры мне удался.

Я попытался снова изобразить Матео, — таким, каким его видел в последний раз, наполовину в воде, на пляже Ислы ла Монтосы. Это у меня получилось.

Уверен, вышло довольно точно, ведь у меня остались его водительские права. И еще сумка с оружием — пистолетом странной формы.

Я разрядил его в пустыне, взвихрив крошки известняка, и в камень врезались два шипа с проводом между ними. Когда я дотронулся до провода, меня дернуло током с такой силой, что онемела рука.

Там, в сумке, было еще пять картриджей, все одинаковые. Пистолет открывался в том месте, где патронник, как старомодное ружье. Я выстрелил еще одним зарядом, и он тоже выбросил шипы с проводом. На этот раз я не стал их трогать. А сумку унес обратно в свою Нору.

Я пытался расслабиться, ничего не делать, но когда мне это удалось, вдруг осознал, что опять иду вглубь пещеры и включаю свет, который вырывает из темноты лица моих врагов. Рисунков было всего четыре, а мне казалось, больше.

Я знал, что «они» в Лондоне — ведь уже дважды меня там чуть не поймали, так что я вычислил, где мне следует провести эксперимент. Я купил две дешевые видеокамеры и приделал их к деревьям в углу Гайд-парка у станции метро. Включив запись, вышел на середину лужайки и прыгнул обратно в Нору.

Через пять минут я повторил маневр с прыжком и возвращением. Еще через десять прыгнул, вернулся и остался.

Я сразу увидел тех двоих, их машина подъехала к пустой остановке автобуса на Кенсингтон-роуд. Они вышли, один пошел вверх по дороге от Ворот королевы Елизаветы, а второй срезал путь, пошел мимо фонтана с Мальчиком и Дельфином. Меня еще не заметили, — я стоял возле Розового сада — и было непонятно, когда именно я прыгнул.

Я подождал, пока они минуют мои камеры, прыгнул прочь, ближе к парку у «Кенсингтон-стейшн». Надеялся, что они почувствуют.

Перейдя дорогу, вошел на станцию. Через пять минут подъехал поезд, идущий на запад, я сел в вагон, но вышел на следующей станции и оказался снова в Гайд-парке.

Я плелся обратно с будничным видом, высматривая в оба глаза парней в зеленых плащах, но их не увидел. Забрав камеры, прыгнул обратно, с того же самого места возле Розового сада.

Один из них был блондин с редеющими волосами и лысиной на затылке. У него почти отсутствовали брови, и он показался мне смутно знакомым, — возможно, именно он накинулся на меня в подземке.

Я много раз останавливал запись, пытаясь разглядеть их и зарисовать.

Его напарник был бритоголов, но с темной щетиной и густыми бровями, уже оплывающий, с парой подбородков. Любой из них мог быть в тот день на «Эмбенкмент стейшн», когда выстрелом зацепило двух женщин — тогда я не смог бы их рассмотреть. Оба они — «чувствительные». Когда я прыгнул, они закрутили головами. На пленке это четко просматривалось.

Должно быть, на редкость неблагодарная работа, когда твоя жертва может взять и упрыгать прочь из-под самого носа.