Джампер: История Гриффина

— Тридцать девять ран, — провозгласил доктор Уриарте. — В общей сложности.

Тридцать девять швов. Он наверняка ввел мне обезболивающее, но мое воображение тут же разыгралось, вызвав зуд, боль и покалывание одновременно.

Потом доктор помог мне сесть. Я был раздет. Мои рубашка, штаны, белье, обувь, носки — все лежало в углу кровавой кучей, даже на обуви была кровь. К моей левой руке была подсоединена капельница, по трубке в меня капала какая-то прозрачная жидкость. Комната опять закружилась вокруг, и он держал руки на моих плечах, пока я не сказал по-испански: «Хорошо».

Доктор наложил мне еще одну повязку, довольно тугую.

— Вы помните, как на вас напали?

Я отрицательно покачал головой.

— Нет. Это произошло слишком быстро.

Он взял в углу пластиковый пакет и передал мне.

— Вот ваши деньги… Вы американец? — Видимо, он заметил доллары. Произношение у него было весьма специфическое, но английский — на хорошем разговорном уровне.

— Англичанин, — ответил я.

— Ого! Ваш испанский звучит так, словно вы из Мехико.

Я кивнул.

— Да, я там его выучил.

— А я ходил в школу в Техасе, — сказал он. — Медицинскую, «Бейлор скул».

— Понятно. Я жил в Калифорнии. Доктор, я немного замерз.

— Ой, простите! — Он распахнул шкаф и достал больничную рубаху. — Я педиатр. Моя клиника находится рядом с тем местом, где на вас напали, и потом я рядом живу. Мне приходилось зашивать множество ран у местных драчунов. — Он отсоединил капельницу и помог мне надеть рубаху. — В каком отеле вы остановились?

— Ни в каком. Я только приехал.

— Ах, так они и паспорт сперли. Я-то надеялся, он остался в гостинице.

Я покачал головой.

— Ближайшее британское консульство в Бильбао. Я думаю, там вам быстро сделают дубликат.

Я кивнул.

— Вам следует двигаться очень осторожно: я сшил вместе три разных слоя мышцы. Никаких упражнений в течение четырех недель, а после следует пройти курс физиотерапии. — Он сжал губы. — Могло быть гораздо хуже. Мне кажется, они целили в почку. Вы могли умереть буквально через несколько минут.

Я вспомнил, как увернулся от того движения. Да, он промахнулся. А если бы нет, какое бы имело значение, как быстро я прыгнул?

— Я бы истек кровью?

— О да. Почечная артерия очень большая. Только мгновенная реакция врача в травмпункте спасла бы вас. Атаковавший, должно быть, отчаянный человек.

Я моргнул.

— Почти ничего не чувствую.

— О, еще почувствуете! Вам понадобится много обезболивающего. Выпишу вам рецепт.

— А швы?

— Десять дней. Внутренние рассосутся — пусть они вас не волнуют.

— Ладно.

— Если швы покраснеют, опухнут или загноятся — обращайтесь в больницу.

— Хорошо. Сколько я вам должен?

— У вас нет страховки?

— Нет.

Он назвал сумму, которую выплатила бы страховая компания, и я заплатил, добавив еще половину стоимости в американских долларах.

— Полиция вас дожидается, хотят поговорить.

— Конечно, — ответил я.

Я попросил разрешения воспользоваться туалетом и из него уже не вышел.

Поначалу я спал хорошо, но постепенно действие лидокаина ослабело, и боль усилилась настолько, что я проснулся, огласив воплями Нору и разбудив эхо в каменных стенах. Процесс надевания рубашки был невыносимо мучителен. Но еще хуже — надевать шорты.

Я прыгнул в аптеку в Ла Крусесите. Наплевать, заметили ли эти уроды мой прыжок — для получения обезболивающего в Мехико рецепт не требовался. Я объяснил свое затруднение фармацевту, причем начал закатывать футболку, чтобы показать повязку, но не смог даже просто поднять левую руку, так было больно.

Фармацевт встревожился и жестом показал, чтобы я опустил майку.

— Тридцать девять швов? — такое количество его потрясло.

— Верно.

Он продал мне бутылочку тиленола с кодеином. Я прыгнул обратно в Нору, даже не дойдя до двери.

Заснуть мне не удалось, но боль утихла, сменившись неприятным покалыванием. Я осторожно оделся и отправился за новыми ботинками, сначала в Сан-Диего, потом в Ренн. Пришлось попросить продавца зашнуровать их на мне. В шесть вечера я осторожно поднялся в вагон поезда «Саусвест Чиф» на «Юнион-стейшн» в Лос-Анджелесе, проводник показал мне мое дорогое эксклюзивное купе, где, приняв обезболивающее, я заснул и спал урывками на правом боку.

Я планировал делать зарисовки на каждой остановке поезда, но лекарства буквально нокаутировали меня. Мне удалось сделать лишь парочку набросков из окна на станциях в Кингмане, Флагстаффе и Винслоу. В Нью-Мехико к ним добавились Альбукерк, Лэми и Рейтон, но затем я принял двойную дозу обезболивающего и проспал весь Колорадо и большую часть Канзаса, проснувшись лишь для того, чтобы зарисовать Лоуренс и Канзас-сити. Еще оставались одна остановка в Миссури, в Ла Плате, и еще одна — на окраине Айовы, когда мы готовились пересекать Иллинойс. Я сдался. Все мое тело невозможно болело, а таблетки еще и вызвали запор.