Джампер: История Гриффина

Его ноги ударили меня в живот и, прыгая, я скрючился от боли.

Приземлился на Пустыре, ошеломленный, словно парализованный. Пытался вдохнуть, но не получалось. Стал давить руками на диафрагму, и наконец сумел вдохнуть, и мой первый вдох был прерывистым и сиплым.

Черт, да он шустрый.

Пришлось вспомнить о моем коричневом поясе, полученном в Бирмингеме. Я огляделся в поисках шокера, но тот исчез, возможно, остался там, у дома Сэма.

Я прыгнул в Нору, продолжая кашлять, намереваясь взять странный пистолет, отнятый мною у Матео в Ла Крусесите, но вместо этого схватил бейсбольную биту.

Ну, пусть будет так.

Прыгнул обратно в гостиную. Первый все еще лежал на полу, но уже возился с оружием — вынимал пустую обойму. Новая лежала у него на животе.

Всего один шаг — и я размозжил его оружие битой. Пистолет разбился о дальнюю стену, но парень все не переставал возиться, и в его руке неожиданно обнаружился нож.

Я вернул биту в исходное положение и треснул его по вытянутой руке. Нож вонзился в пол, качаясь, а он закричал.

Крик решил все дело. Я его слышал раньше.

Той ночью.

Тогда я дважды выстрелил из ружья для пейнтбола ему в мошонку и несколько раз ударил в лицо стволом. Бледные шрамы, вон, видны до сих пор.

Я ударил его битой в лицо.

Юнец уже стоял в дверях и поднимал ружье. В который раз вспомнились папины слова, сказанные давным-давно: «Никому не позволяй даже целиться в тебя».

Я прыгнул на крыльцо позади него, на сей раз предотвратив удар ногой в живот, увернулся и хватанул его битой по колену.

Услышал хруст сустава и крик; он все еще пытался повернуться, высунул ружье за дверь, но я наносил битой удары по стволу, и вдруг… ружье выстрелило.

Оба крючка взвились и прошли сквозь его челюсть, один прорвал артерию слева, взметнув фонтан кровавых брызг, когда он падал. Его ноги дернулись, еще, и он замер.

Я почувствовал прилив дурноты и понял, что меня сейчас вырвет, но почти тут же, свесившись с крыльца, пришел в себя. Выпрямился и сильно втянул носом воздух, затем повернулся и заставил себя посмотреть.

Из него вытекло много крови. Наследник Сэма — седьмая вода на киселе — постелил тут новый ковер. Он явно не обрадуется.

Я прыгнул через тело и растекавшуюся лужу.

Старший, который был той ночью в доме моих родителей, уже не дышал. Струйка крови бежала из его уха. Глаза были широко раскрыты, а один зрачок больше другого.

— Хорошо.

Я произнес это громко, так что эхо отдалось по комнате, громче, чем предполагал, и резче.

Я плавал вдоль пляжа в Оахаке, Байя Чокакуаль, борясь с высокими волнами. Дальше на юге, у гватемальских берегов, должно быть, разразился шторм, раз такие буруны докатывались до севера. Я осознал, что тру под водой лицо, словно пытаясь стереть кровь.

Теперь она не отмоется. Никогда. Это нужно пережить.

Я вернулся на берег и прыгнул в джунгли, к моим душевым. Но там, словно наяву, я все время видел Эвэ, стоящую под струями воды, теплую и нагую, и не смог ополоснуться.

Ее пальто все еще лежало у кровати.

Я прыгнул в Нью-Йорк в самый час пик и сел на поезд до Трентона, а потом пошел по улице вместе с другими пассажирами. Тело мистера Кельсона лежало в государственном морге до сегодняшней — субботней службы. Я хотел оставить там пальто, а когда служка впустил меня в церковь, я мгновенно ее увидел.

Служка удалился, я прошел к первому ряду и сел на дальний край скамьи. Гроб был раскрыт, но у меня не возникло ни малейшего желания смотреть на покойника.

— Я принес твое пальто.

Она взглянула на меня, широко раскрыв глаза, но выражение губ было скорбное.

— А они не вернутся? Не узнают, что ты здесь?

Я пожал плечами.

— Я приехал на поезде. И уеду на поезде. Здесь поблизости не буду прыгать. Если только обстоятельства не заставят.

Она отвернулась и закрыла лицо руками. Я все ждал ее слов, но не дождался.

— Ты могла бы поверить мне, — сказал я наконец. — Результат был бы почти таким же. Только мы…

Она не ответила. Я чуть-чуть подождал, затем поднялся и пошел к выходу.

И тогда она произнесла:

— Я рада, что ты вернул пальто. Оно принадлежало ему. — Она мотнула головой в сторону гроба. — Никто мне его не дарил, но, как только достаточно выросла, так, что оно перестало волочиться по полу, я взяла его себе. Он и слова не сказал.

Я пошел пешком до станции, на восток, подальше от ее дома, потом сел на поезд до Филадельфии.

Когда мы миновали Кройдон, я прыгнул в Нору.

В поезде, зажатый людьми, я мог заставить себя держаться.

Но в Норе я долго стоял согнувшись, между кроватью и столом, с полуоткрытым ртом. Спиной к своей фанерной галерее.

О боже.

Наконец заставил себя повернуться, подойти и сесть на край кровати.

Свет падал на лицо Эвэ, нарисованное мной в Риджентс-парке — расслабленное, невинное, без следов грядущей трагедии и кошмаров. Ключица, вырез свитера, кружево лифчика, контур груди — все было передо мной.

И ее глаза.

Эти глаза больше никогда на меня так не посмотрят.