Джан — глаза героя

Бойцы-инвалиды, бывший летчик и бывший кавалерист, сразу нашли общий язык, общих фронтовых друзей, «сосчитались», как говорится, «родней», прочитали вслух и обсудили последние сводки. Потом снова стали перебирать товарищей в разных боевых частях. И гость рассказал хозяину об устройстве жизни слепых-инвалидов, собственных его товарищей по кавалерийскому полку.

Все они были определены на работу Московским отделением Всероссийского общества слепых.

Новая работа пришлась им по душе, новая профессия оказалась очень выгодной. Они скоро в ней освоились и даже сумели внести в производство ценные новаторские предложения и усовершенствования.

Возвращаясь с работы, Нина Александровна издалека заприметила дымок над трубою:

— Может, летчик какой разузнал и явился проведать. Вот бы хорошо! Семен очень затосковал в одиночестве… А с товарищами отвлечется, поделится, обогреется с ними душою…

Она вошла в сени и обомлела: в одном углу сложена поленница мелко расколотых для растопки дровец и порядочная куча угля, в другом — прислонился к стене объемистый мешок с картофелем, в кухне — яркий свет, не коптилки, а керосиновой лампы.

Тяжелые маскировочные одеяла на окнах и на стеклянной двери казались уютными драпировками. На жарком шестке аппетитно благоухала горячая картошка, а самоварчик плевался и бормотал, как подгулявший веселый старичок.

За столом сидел розовый от тепла и волнения Семен Гаврилович и усердно потчевал чаем с хлебом председателя поселкового Совета:

— Кушайте, кушайте! Вашим же добром, да вам же и челом!

— А-а-а, хозяюшка! Пожаловали, наконец! — закричал навстречу Нине Александровне председатель. — Это где же вы, дорогой товарищ, по ночам пропадать изволите?! Муж дома, а вы по больницам! Сократить, освободить от работы немедленно такую жену. Есть определенное указание. Пускай ищут себе другую сестру-хозяйку. Нам и дома хозяюшка нужна.

И развеселившийся Семен Гаврилович тоже вскочил с места и, кланяясь совсем не в ту сторону, где стояла жена, шутливо расшаркался:

— Прошу, прошу к нашему шалашу!

… Уходя, председатель несколько раз крепко-крепко встряхнул руку Семена Гавриловича:

— Так-то, друг! Нам — хоть и бывшим, но честным бойцам своей Родины — надо твердо запомнить: мы не брошены ею и не забыты! Может, в сутолоке (знаешь сам, сколько нынче забот, сколько надо упомнить) что-нибудь и упустим, не сделаем вовремя для тебя, так ты сам обязан напомнить. На жинку, небось, не обидишься, а так попросту скажешь: дай-ка мне то-то или вот это… И на нас не сердись и спроси без стеснения: так, мол, и так, нуждаюсь, мол, в том-то. Понятно?

— Больше чем наполовину, — ответил Семен Гаврилович таким веселым и бодрым голосом, какого давно уже не слыхала Нина Александровна.

* * *

Чуть забрезжил на востоке первый проблеск зари, а на крыльце уже застучали, отряхивая валенки. Детский голос спросил:

— Хозяйка! А хозяйка! Семен Гаврилович Сердюков здесь живет? А?…

Нина Александровна впустила в сени троих мальчуганов.

— Мы из детдома, из того, что на шоссе… нашего поселка… рядом с вами. Мы — пионеры. Нам председатель товарищ Барков рассказал про Семена Гавриловича. Он — герой, то есть «он» — не товарищ Барков, а ваш муж. Но товарищ Барков, между прочим, тоже орденоносец. Он — наш шеф… Он сказал, что добьется, чтобы вас отпустили с работы в больнице, а пока — вы идите спокойно. Мы вам поможем. Печку истопим, картошку ему сварим и полы подметем. Газетку нам председатель дал, чтобы ему почитать, — вот она! Мы до двух часов можем быть безотлучно. А если вам обязательно надо до вечера, тогда уж вы сами пойдите к заведующему и нас отпросите.

Нина Александровна провела ребят к мужу, и по тому, с каким молчаливым благоговением глядели они на его очки, догадалась, что творилось в ребячьих сердцах.

От вечернего их прихода она отказалась, а до двух часов просила ребят похозяйничать.

— Есть, похозяйничать до двух часов! — вытянулся перед нею звеньевой Алеша Силов. — А с каким ведром вы ходите по воду?

Нина Александровна вручила им ведро, веник, щетку, показала, где лежит топливо, картошка, и ушла с легким сердцем!

Все-таки Семен Гаврилович остался не в одиночестве.

Вернулась она, как обычно, совсем уже затемно.

Вся квартира, — даже нежилые комнаты, — была чисто прибрана, на лавке стояли ведра, полные воды. Самовар еще сохранил тепло, и чугунок с картошкой был, как младенец, укутан в одеяльце.

Семен Гаврилович, приодетый, умытый, ухоженный, сидел в кресле у теплого очага и подремывал.

Он обернулся на шаги жены:

— Нина? Ты! Ну, гляди, как ребята все сделали! Целый день вокруг меня — славно так копошились, жужжали…

— Чистота везде! Порядок, тепло! И воды мне натащили… Приготовили все… Ну, какие же молодцы! Вот помощники! Из таких будет толк. А картошкой-то ты их угостил на прощанье?!