— О да. Я люблю Начо! — на ее личике появляется улыбка, освещающая всю комнату, но быстро сникает. — Мне очень хочется пойти с ним в зоопарк, но я немного боюсь.
— Это нормально. Держу пари, он тоже нервничает.
— Не знаю, — говорит она, — по-моему, он ничего не боится.
Раньше я думала то же самое, но сегодня увидела все в ином свете. Сегодня вечером, когда он смотрел на нашу дочь, я увидела эмоции, которых не замечала в нем до этого. Если кто-то и может прорваться сквозь его барьеры, то не сомневаюсь, что это маленькая девочка, лежащая передо мной. В ней есть свет, который необратимо меняет людей.
— Все будет хорошо. Вот увидишь, — заверив ее, наклоняюсь и целую в щечку. — Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, мамочка, — она поворачивается на бок и смотрит на фотографию Джастиса. — Спокойной ночи, папочка, — шепчет она.
Сдерживаемые мной слезы, катятся по щекам. Я отворачиваюсь, прежде чем она их увидит, и иду к двери, но то, что она говорит дальше, останавливает меня.
— Он не ненавидит тебя, ты же знаешь. Он даже сказал мне об этом.
Я закрываю глаза, проглатывая комок в горле. Ради нее я оборачиваюсь с самой лучшей улыбкой, на какую только способна.
— Я знаю. Не беспокойся обо мне. Я в порядке.
Она кивает, но не выглядит убежденной.
— Спокойной ночи, — повторяю, затем выхожу и закрываю за собой дверь. Упираюсь в нее спиной и делаю болезненный вдох.
В конце концов, спускаюсь вниз, чтобы сделать себе чай, нуждаясь в чем-то теплом, чтобы изгнать поселившийся внутри меня холод. С горячей кружкой в руках устраиваюсь в гостиной и оглядываю крошечный фермерский домик, который снимаю последние шесть лет. Как бы я ни была благодарна Тэтчеру за то, что она помог мне его подыскать, не могу не задаться вопросом, где бы я оказалась сейчас, пойди события той ночи много лет назад по-другому. Я часто об этом думаю.
Что, если бы я пришла в квартиру Джастиса, а той девушки там не было, и мы находились бы только вдвоем, и я смогла бы ему все рассказать? Где бы мы все сейчас были? Уехал бы он со мной из города? Или заставил бы меня остаться?
Не сомневаюсь, что последнее. Джастис ни от чего не бежит, и, как бы трусливо я ни поступила, мы с Ханной жили гораздо более мирной жизнью. Никаких обвиняющих взглядов от известных людей в том городе, чему я отказываюсь когда-либо подвергать свою дочь.
А еще есть Дерек. При мысли о нем у меня по спине пробегает дрожь, когда я вспоминаю ту роковую ночь. В ту ночь я увидела чудовище, каким он на самом деле и является, и как близко он подошел к тому, чтобы овладеть моим телом, в котором рос мой ребенок.
Теперь он мэр Винчестера, что нисколько меня не удивило, когда Тэтчер сказал об этом. Его готовили к этой должности с самого рождения. Именно так семьи-основатели сохраняют контроль над городом, следя за тем, чтобы все их люди оказались на нужных позициях. Если вы угрожаете их планам — они вас устранят.
Это очень важная причина, по которой я уехала. Мои родители увидели бы в Ханне угрозу, а не благословение, которым она является. Она погубила бы их драгоценную репутацию, и именно поэтому я никогда не вернусь в этот город. Несмотря ни на что, я буду защищать ее от этого зла.
Глава 11
На следующий день я подъезжаю к Райан с очередным подарком в руке, на этот раз с одной розовой розой. Я впервые покупаю цветы. В магазине я чувствовал себя таким же потерянным, как и с дочерью, и мне это, черт возьми, ненавистно. Она заслуживает от меня большего, но я не знаю, как ей это дать.
Райан выходит на крыльцо, и я останавливаюсь на полпути. Путешествую глазами по ее телу, восхищаясь тем, что был слишком зол признать. Каштановые волосы в беспорядке собраны на макушке, несколько случайных прядей прилипли к хорошенькому личику, которое за эти годы повзрослело и стало еще красивее. Короткий черный сарафан свободно облегает тело, но никак не скрывает изгибы, которые, я знаю, под ним есть.
Летняя жара покрыла влагой светлую кожу, напоминая, каково это было — чувствовать ее своим телом, когда я входил в нее, заставляя выкрикивать мое имя. Всего за месяц до того, как она исчезла, забрав с собой мою дочь.
Напоминание, как ведро холодной воды, гасит пламя желания.
— Где Ханна? — спрашиваю, отказываясь от любого приветствия.
Вспышка боли в ее глазах беспокоит меня больше, чем я готов признать.
— Сейчас придет. Можешь присесть на качели. Если только не хочешь войти и… — ее слова затихают, когда я поднимаюсь по ступенькам и направляюсь к качелям. — Ладно, — бормочет она.
Как и вчера, я прислоняюсь к перилам и жду.
— Хочешь что-нибудь выпить? — спрашивает она, продолжая быть вежливой.
Я лишь качаю головой. В данный момент я слишком зол, чтобы ответить взаимностью.
Скрежеща зубами, она выпячивает подбородок, и мне доставляет некоторое удовольствие наблюдать за ее реакцией. Эгоистично желаю, чтобы она чувствовала тот же гнев и боль, которые она вызвала во мне.