Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

"Наставник моего сына — мудр и многознающ, он сумеет объяснить юноше, сколь порочны женщины". И она спросила сына:

"Сынок, а ты всем наукам выучился?"

"Всем, мама", — ответил юноша.

"А "заклинание от тоски" ты знаешь?" — вновь спросила она.

"Нет, не знаю", — сказал юноша.

"Сыночек, — воскликнула мать, — если ты не выучился даже "заклинанию от тоски", то каким же наукам ты вообще выучился? Ступай и приходи назад, только когда выучишь заклинание".

"Хорошо!" — согласился юноша и снова пошёл в Таккасилу.

Тут самое место сказать, что у наставника юноши была жива мать, старуха ста двадцати лет от роду, — и наставник за нею ходил: собственноручно её купал, кормил и поил. А так как другие люди презирали его за это, он и надумал: "Уйдём-ка мы в лес. Там мы сможем спокойно жить с матерью, и я буду ходить за ней". И вот в глухой чаще, в красивом месте, где протекал ручей, он выстроил хижину, запасся топлёным маслом, рисом и прочими съестными припасами, перенёс в хижину свою мать и зажил там, по-прежнему ухаживая за матерью. Когда молодой брахман явился в Таккасилу, то, не найдя там наставника, стал расспрашивать о нём. Узнав обо всём, он пришёл к своему учителю, почтительно его приветствовал и стал чуть поодаль.

— Что привело тебя вновь ко мне так скоро, сынок? — спросил наставник. — Оказывается, я ещё не выучился от тебя "заклинанию от тоски", — ответил юноша. — А кто тебе сказал, что ты должен научиться такому заклинанию? — удивился наставник. — Моя мать, учитель, — молвил в ответ юноша.

Бодхисатта знал, что нет никакого "заклинания от тоски". "Просто, видимо, его мать хочет, чтобы я объяснил ему, сколь порочны женщины", — подумал он и сказал юноше: "Хорошо, я научу тебя этому заклинанию. Отныне ты должен будешь вместо меня ходить за моей матерью: собственноручно купай её, корми и пои. Когда ты будешь растирать ей руки, ноги, голову или спину, или иное место, не забывай повторять: "Почтенная, тело твоё так прекрасно и теперь, когда ты стара! Каким же оно было во времена твоей юности?" Поглаживая ей руки или ноги, тверди, что они прелестны. И обо всём, что скажет тебе моя мать, оставив стыд, сообщай мне без утайки. Послушаешься меня — открою тебе "заклинание от тоски", нет — ничего не узнаешь. — Да будет так, учитель", — согласился юноша.

И с этого самого дня стал юноша делать всё, как они условились. Оттого что он непрестанно восхвалял красоту старой женщины, та стала думать: "Не иначе как он ищет наслаждения со мною!" И хотя была она совсем дряхлой и слепой от старости, огонь страсти запылал в её сердце. И вот однажды старуха сказала юноше, восхвалявшему красоту её тела:

— Не хочешь ли ты вкусить со мной наслаждение?

— Очень хочу, почтенная, — ответил ей юноша, — да только наставник мой слишком строг.

— Ну, коли ты и впрямь желаешь меня, — молвила старуха, — убей сына моего.

— Нет, — сказал юноша, — я слишком многим обязан своему учителю! Как осмелюсь я поднять руку на своего наставника только потому, что мной овладела страсть?

— Тогда вот что, — прошамкала старуха, — ежели ты не покинешь меня, я сама его убью! Вот ведь сколь сластолюбивы, дурны и порочны женщины! Даже такая древняя старуха, стремясь к любовным утехам, позволила страстям всецело завладеть ею и решилась убить сына, служившего ей столь преданно! Пересказал юноша весь этот разговор бодхисатте.

— Хорошо ты сделал, сынок, что поведал мне обо всём, — заметил бодхисатта. Обозрев внутренним оком запас жизненных сил старухи, он узнал, что мать его должна в тот же день отойти, и сказал ученику:

— Ступай за мной. Я хочу испытать её. Бодхисатта срубил в лесу смоковницу, вытесал из неё деревянного человека — тех же размеров и формы, что и сам, — обмотал его с ног до головы тканью, положил боком на своё ложе и, привязав к нему верёвку, обратился к юноше:

— Сынок, возьми топор, поди к моей матери и сунь ей в руки конец верёвки. Юноша послушно пошёл и сказал старухе: — Почтенная, учитель сейчас в хижине — прилёг на свою постель отдохнуть. К постели я привязал верёвку, которая укажет тебе путь. Вот топор, ступай и, если только в силах, убей его.

— А ты меня не бросишь? — только и спросила старуха.

— С чего мне бросать тебя? — ответил юноша. Старуха взяла в руки топор, с трудом поднялась на ноги, доковыляла до постели сына, ощупала его тело и, увердясь, что это и в самом деле её сын, сдвинула в сторону ткань, прикрывавшую голову деревянного болвана. Затем она размахнулась топором и, воскликнув:

"Прикончу его одним ударом!" — рубанула прямо по горлу. Послышался сухой треск, и старуха поняла, что её удар пришёлся по дереву.

— Что ты делаешь, матушка? — спросил вошедший бодхисатта.

— Ты обманул меня! — вскричала вместо ответа старуха и в тот же миг пала бездыханная, ибо ей было суждено умереть, лишь только она вступит в хижину. Убедясь, что мать его мертва, бодхисатта разложил костёр и предал тело матери огню, а потом, когда всё было кончено, погасил пламя и принёс в жертву дикие лесные цветы. Сидя на пороге своей хижины вместе с молодым брахманом, бодхисатта сказал ему: