Читаем Джаз-банда полностью

Я купил литр водки и полтора пива. Мы впятером быстро распили в подъезде, без закуски, и отправились гулять по дворам. Остаток вечера помню плохо. Припоминаю, как пристали к незнакомому парню. На свою беду он оказался неместным и был бит. Начали снимать с него кроссовки, но почему-то передумали и ушли, оставив беднягу лежать на асфальте. Наверно, немодные были кроссы.

<p>2</p><p>Атмосфера</p>

Мне было семнадцать лет, и я только начал учиться в институте, приехав из деревни.

Город буквально погряз в криминале. Казалось бы, 90-е, которые чуть позже получили приставку «лихие», прошли, общественный хаос и повсеместный бандитизм постепенно уходили в прошлое. По крайней мере, создавалась видимость, и людям хотелось в это верить. Но в городе всё равно насчитывалось несколько десятков преступных группировок. Хотя им больше подходило прилагательное «молодёжные», потому что не каждый участник являлся преступником и имел злые намерения. Некоторые просто сбивались в стаи, чтобы не пропасть поодиночке. Для большинства это была вполне обычная форма существования в социуме.

Процентов семьдесят моих сверстников состояли в группировках. Ещё процентов двадцать так или иначе контактировали. И это было в порядке вещей. А вот если человек не имел никакого отношения к основной массе — это уже вызывало подозрение.

Все знакомые пацаны, с которыми я дружил в детстве, приезжая летом к бабушке, теперь «рыскали». Мне сразу же предложили подтянуться к ним, разъяснив, какие это сулит преимущества и каково будет в противном случае.

Я сразу согласился, даже не взяв тайм-аут на раздумья.

На следующий день после того, как я пополнил ряды городского криминала, в местной прессе вышли статьи с заголовками "Группировок в городе больше нет", "Власти объявили о победе над криминалом", "Милиция искоренила городские банды" и т. п.

У города в очередной раз сменился мэр. Новый, на тот момент ещё с приставкой «и.о.», был человеком приезжим, чем поначалу пользовались местные царьки, пуская ему пыль в глаза.

Пытаясь продемонстрировать политику открытости, на одно из первых совещаний с главами ведомств была приглашена пресса. (Очень быстро он понял, что так делать не нужно и вся эта открытость — шляпа для дураков).

Городские начальники, видимо опасаясь, что новая метла будет по-новому мести и начнутся кадровые перестановки, нахваливали себя кто во что горазд.

Не стал исключением и главный мент. Он заявил, что с организованной преступностью в городе покончено и такого позорного явления, как группировки, больше не существует.

Журналисты зафиксировали цитаты и передали населению.

Чуть позже мэр понял, что его злостно надули.

Что на самом деле организованная преступность никуда не исчезла. Более того — представляет собой примерно то же самое, что партия в Советском Союзе. Куда вступить почётно, а не вступить — отстойно. То, что раньше было октябрятами-пионерами-комсомольцами-коммунистами-партийными боссами, теперь стало пиздюками-молодыми-старшими-взрослыми-авторитетами.

Ещё он узнал, что главмент трахает в банях шлюх вместе с ОПГ-шными боссами.

Но уволен тот не был, ибо менять статус-кво себе дороже.

Кстати, мент не так уж и врал — группировок в городе на тот момент действительно почти не осталось. Просто большинство их трансформировалось в бригады. И даже самые одиозные классические районники стали делиться на более мелкие ячейки.

<p>3</p><p>Район</p>

В народе район назывался «Матня». Было несколько версий о происхождении названия. По одной из них когда-то здесь часто встречались неформалы с гривой на башке, «матнёй» (версия сомнительная, ибо неформалы во все времена боялись этого места как огня). По другой — когда район начали заселять, здесь было много молодых семей с детьми. И многие дети были предоставлены сами себе, «мотаясь» целыми днями по улицам. Были ещё варианты, уже не помню.

Несмотря на смешное название, район был одним из самых мощных в городе, и с матнёвскими предпочитали не связываться.

Занимала Матня почти треть муниципального образования «Восточный район». Восемь автобусных остановок в длину и четыре в ширину. Учитывая, что район был относительно новый, сплошь из многоэтажек, населения там проживало достаточно много. И процент молодёжи был велик. Соответственно, была многочисленной и одноимённая группировка. У страха глаза велики, и по городу ходили разговоры о нескольких тысячах. А школьники-понторезы это охотно подтверждали, рассказывая байки об общерайонных сборах, когда не хватало места на стадионе. На самом же деле в рядах состояло шестьсот-семьсот человек. Всё равно очень много. Для сравнения — соседний район, Стройдеталь, по площади вдвое меньше. Застроен хрущёвками, население больше взрослое, и в стройдеталевской банде было сотни полторы участников. Впрочем, этого хватило, чтобы в своё время навести шороху в городе.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул: Годы прострации
Адриан Моул: Годы прострации

Адриан Моул возвращается! Годы идут, но время не властно над любимым героем Британии. Он все так же скрупулезно ведет дневник своей необыкновенно заурядной жизни, и все так же беды обступают его со всех сторон. Но Адриан Моул — твердый орешек, и судьбе не расколоть его ударами, сколько бы она ни старалась. Уже пятый год (после событий, описанных в предыдущем томе дневниковой саги — «Адриан Моул и оружие массового поражения») Адриан живет со своей женой Георгиной в Свинарне — экологически безупречном доме, возведенном из руин бывших свинарников. Он все так же работает в респектабельном книжном магазине и все так же осуждает своих сумасшедших родителей. А жизнь вокруг бьет ключом: борьба с глобализмом обостряется, гаджеты отвоевывают у людей жизненное пространство, вовсю бушует экономический кризис. И Адриан фиксирует течение времени в своих дневниках, которые уже стали литературной классикой. Адриан разбирается со своими женщинами и детьми, пишет великую пьесу, отважно сражается с медицинскими проблемами, заново влюбляется в любовь своего детства. Новый том «Дневников Адриана Моула» — чудесный подарок всем, кто давно полюбил этого обаятельного и нелепого героя.

Сью Таунсенд

Юмор / Юмористическая проза