Джаз. Великая история империи греха и порока

В конце концов, следователи Муни выдвинули другую любопытную версию, связав убийство Пипитоне с волной покушений на мафиози, захлестнувшей город после похищения Ламана в 1907 году[878]. Ди Кристина был застрелен в 1910 году у дверей дома отца Майка Пипитоне, Пьетро (некоторые следователи в то время даже полагали, что именно Майк был стрелявшим). Пипитоне-старший, обвинявшийся в том преступлении и освобожденный досрочно, был дома, когда убили его сына. Но хотя полиция допросила его и многих других людей, причастных к убийству Ди Кристины – включая всех, кто присутствовал на похоронах Майка Пипитоне, – никакой связи с недавним преступлением обнаружить не удалось. Когда репортер «Таймз-Пикайюн» спросил Муни, есть ли у него объяснение этому странному совпадению, суперинтендант честно ответил, что «полиция не имеет ни малейшего понятия»[879].

Так или иначе, но это преступление Дровосека стало последним. В последующие недели были арестованы несколько подозреваемых в прошлых преступлениях, приписываемых ему, но из-за отсутствия доказательств все были освобождены. Со временем истерия утихла. Даже Джордано, признанный виновным по делу Кортимилья, был отпущен на свободу. Ночью к юной Роуз Кортимилья явился святой Иосиф, призвавший снять с души грех перед смертью, поэтому она отказалась от своих показаний против Джордано.

– Мне все твердили, что это они[880], – объяснила она. – Я была не в себе, так что и сама в это поверила, – но теперь она осознала всю серьезность ложного обвинения и извинилась перед своими старыми соседями. – Боже, надеюсь, теперь я смогу заснуть, – сказала она судье, который после некоторых проволочек смог добиться того, чтобы осужденные за убийство вышли на свободу[881].

Итак, даже это «раскрытое» преступление обернулось провалом. Но несмотря на то, что ночные убийства прекратились, таинственный Дровосек погубил еще одного человека. Суперинтендант полиции Фрэнк Муни, постоянно критикуемый за неспособность раскрыть убийства[882], был вынужден уйти в отставку в конце 1920 года. Он вернулся к той работе, которую делал лучше всего, и до самой смерти от инфаркта в августе 1923 года управлял железной дорогой в диких дебрях Гондураса[883].

Однако у истории Дровосека имелся и свой финал. В конце 1921 года полиция Нового Орлеана узнала то, что пролило свет на длинную череду нападений и указало на закоренелого преступника, который мог стоять за вакханалией (см. послесловие). Но пока дело Дровосека оставалось нераскрытым, и Новый Орлеан словно бы позабыл о своем заклятом враге. На улицах воцарился порядок, и город вновь обрел свой послевоенный облик. Неизменно консервативная «Таймз-Пикайюн» была в восторге от тишины и порядка. После новогодней ночи 1920-го газета отметила похвальную трезвость, с которой отмечался праздник. «Щепетильность, строгость и чопорность преобладают здесь»[884], – гласил заголовок статьи о сдержанности обычно шумного праздника в номере от 2 января. «На этот раз Новый год не столько праздновали, сколько просто отмечали, – писала газета, – приглушенной тихой церемонией… [Новоорлеанцы] провели парад с достоинством и апломбом и выглядели настолько же благородно, насколько ощущали себя». Обошлось без происшествий, и арестов «почти не было».

Но новоорлеанские реформаторы, праздновавшие победу, еще не сложили руки. Ведь по крайней мере одна знаменательная фигура пережила этот так называемый триумф добродетели. Том Андерсон, бывший мэр Сторивилля, по-прежнему занимал кресло в законодательном собрании штата. Многие считали, что для окончательной победы реформ эту ситуацию необходимо исправить. Том Андерсон и политическая машина, поддерживающая его, должны были быть уничтожены.

Глава 20. Гибель империи

Типичный салун. Архив истории джаза им. Хогана, Университет Тулейна

К 1919 ГОДУ ИМПЕРИЯ ТОМА АНДЕРСОНА ПОГРУЗИЛАСЬ В ХАОС. После закрытия изолированного района и неудачных попыток отменить это решение через суд бизнес Андерсона сильно пострадал. Какое-то время он, как и другие воротилы греха Нового Орлеана, надеялся, что окончание мировой войны остановит махину пуританства, но натиск со временем лишь усилился. «Лига граждан» и другие объединения реформаторов ничуть не ослабили напора после окончания Первой мировой. Напротив, теперь они оказывали такое давление на городские власти, что даже полиция, по-прежнему находившаяся под контролем Кольца, была вынуждена ответить на это агрессивными мерами принуждения.