Джаз. Великая история империи греха и порока

– Никто не знал, кто это, – позже вспоминал Нельсон, – [но] когда его показали мне, я его узнал. Это был мой отец. Они стащили его с тележки мясника на Французском Рынке и убили… Злился ли я? Ну, конечно, злился. Но что я мог поделать? Все ушло, все просто ушло. Через несколько дней я вернулся в «25» и играл еще лучше, чем раньше[271].

Именно тогда Нельсон понял, что, для того, чтобы хорошо играть новую музыку, нужно «копить слезы внутри себя».

Но мятежный дух, воплощением которого был Роберт Чарльз, – и джаз – можно было подавить, но не уничтожить. После 1900 года Чарльз стал для чернокожих новоорлеанцев кем-то вроде народного героя. О нем вскоре пошли легенды – будто он прикончил тридцать два полисмена или пристрелил одного на похоронах, но пощадил священника, стоявшего рядом с ним. Некоторые даже утверждали, что Чарльз не погиб в доме на Саратога-стрит, а каким-то образом ускользнул оттуда и дожил до старости, скрываясь. В каком-то смысле эта легенда была правдой. Роберт Чарльз действительно был жив – в песне о его похождениях, написанной неизвестным автором. Ее много лет пели на тайных сходках чернокожих, но на публике – никогда. По словам Джелли Ролла Мортона, которому тогда было всего пятнадцать лет, «эту песню душила не только полиция, но и все, кто ее слышал, потому что от нее ждали беды. Так что далеко отсюда она не ушла. Когда-то я сам помнил песню о Роберте Чарльзе. Но потом понял, что лучше ее забыть»[272].

Только в черных кварталах Нового Орлеана находились люди, которые помнили и пели ее иногда.

Глава 8. Расцвет Сторивилля

Бейсин-стрит. Архив истории джаза им. Хогана, Университет Тулейна

ВСЕХ ПОВЕРГАЛО В ШОК ОСВЕЩЕНИЕ. Сотни электрических огней, свисавших с богато украшенного потолка и сверкавших, словно яркие звезды личной галактики Тома Андерсона. «В те времена у нас не было солнечных очков, – позже утверждал один завсегдатай, – но у Андерсона они бы вам пригодились… Проходишь мимо ночью – и глазам больно»[273].

В 1901 году состоялось открытие нового роскошного заведения Тома Андерсона в Сторивилле. «Флигель», раскинувшийся на углу Бейсин и Кастомхаус-стрит, был настоящим дворцом – «самым современно оснащенным и освещенным баром на Юге» и первым в стране, освещавшимся исключительно электрическим светом. Барная стойка из вишневого дерева, уставленная начищенными медными пепельницами и украшенная позолоченными барельефами в неоимперском стиле, тянулась через весь зал. Пять огромных гнутых зеркал позади нее множили ослепительный свет сотни огней. За стойкой этого океанического лайнера, этого кегельбана пива и виски, хлопотало двенадцать барменов, обслуживая клиентов, выстраивавшихся в очередь по четыре человека. Пол сиял двухцветной коричнево-белой плиткой.

«Вечер открытия надо было видеть, – позже вспоминал бессменный менеджер бара, Билли Струве. – Там были сотни людей, представители больших пивоварен и винодельных заводов со всех уголков страны. Было продано больше ста ящиков шампанского. Посетители перебивали друг друга ставками за любимые марки и еще до окончания вечера уже купались в шампанском»[274].