Джед Гиллен

есть отвратная привычка позволять кучке ущербных говорить за всех.

Однажды я создал на своем сайте анонимный опрос на тему того, что веганы думают о

меде. И включил такие варианты ответа: а) я решительно против меда по этическим

соображениям; б) лично я этим вопросом обеспокоен, но стараюсь не поднимать его из

уважения к другим веганам; в) я отношусь к меду нейтрально и не предпринимаю никаких

шагов к тому, чтобы его избегать; и г) одной рукой я сейчас печатаю, а другой держу

13

ложку с медом, который ем прямо из банки. Сейчас я знаю, что добавлять вариант «г» не

стоило, потому что он предсказуемо победил.

Благодаря тем, кто ответил на вопрос серьезно, вариант «б» побил вариант «а» со

счетом 10:1. Иными словами, большинство веганов избегают меда исключительно по

причине страха перед тем, что их осудит «веганская полиция» – те, кто исходя из

соображений о том, что вести веганский образ жизни лишь на 99,5% равнозначно

растлению малолетних, назначил себя патрульными движения, которые выискивают и

гнобят каждого, кто дерзнет нарушить (или избегнуть, или по-своему интерпретировать) любое из правил.

Если не являющаяся веганом знаменитость делает хоть что-то для животных –

заявляет, что не будет фотографироваться в мехах, возьмет собаку в приюте и т.д. – мы, как правило, относимся к этому человеку так, словно он изобрел лекарство от рака, и

неважно, что он только-только подписался под разрывом мирного соглашения между

Израилем и Палестиной. Но стоит этой персоне объявить себя Веганом, как она сразу

оказывается в дурацком положении.

Самопровозглашенный веган теряет кредит доверия, независимо от того, что он

делает, потому что совершать благие деяния – это вроде как обязанность вегана. При этом

если человек демонстрирует несообразность или несовершенство любого рода, его статус

моментально сводится к роли приманки в кишащем акулами веганском бассейне.

Когда мы спрашиваем «Этот товар – веганский?», мы, по идее, интересуемся, не

пострадали ли животные при его производстве, в то время как наши охотники на ведьм

пытаются заставить задавать другой вопрос: «Если я это куплю/съем/использую, это

никак не отразится на моем статусе вегана?»

Мыслить в таком ключе чревато двумя негативными последствиями: во-первых, мы

производим впечатление махровых кретинов, которые волнуются исключительно о таких

глупостях, как моно- и диглицериды, – штуковинах, которые не особо влияют на судьбу

животных (и это понимает любой адекватный человек); и, во-вторых, как это происходит

в случае с кормлением наших собак и котов, мы часто не замечаем, когда действительно

способствуем страданиям животных там, куда не добрались длинные руки «веганской

полиции», способной нас покарать.

Если веганство со стороны кажется чем-то вроде секты, то это потому, что мы имеем

склонность придерживаться определенной ортодоксальности, которая предписывает, что

нам позволено, а что – нет, вместо того чтобы развивать собственное ощущение

допустимого исходя из здравых, вразумительных соображений.

Большинство людей утверждает, что «любит братьев меньших», но они не желают

ввязываться в какую-либо возню, хоть отдаленно напоминающую безумную религию, превозносящую права животных. Они предпочитают не усложнять себе жизнь и не видят

ничего привлекательного в том, чтобы казаться кому-то радикалами, революционерами

или фриками. Наоборот, такие ярлыки обыкновенно воспринимаются как несмываемый

позор – то, чего имеет смысл активно избегать.

И это, друзья мои, основная причина того, почему мы – веганы, а они – нет.

Доброе утро, Мистер Навозник!

«Когда Грегор Замза проснулся в своей постели утром после дурного сна, он

обнаружил, что превратился в гигантское насекомое».

Так начинается известный рассказ Франца Кафки «Превращение», персонаж которого

неожиданно становится навозным жуком, метафорически воплощая в себе все мытарства

и бессмысленность обычного человека. Если задуматься, это почти безукоризненная

аналогия: Кафка не зря связывает людей не с инсектами в целом – животными, больше

ведомыми инстинктами, чем рациональным мышлением – а с конкретным видом, чья

жизнь настолько тесно связана с какашками, что его даже назвали в их честь.

14

Пять дней в неделю, восемь часов в день, навозников можно лицезреть за их

дерьмовой работой: они производят говно, продают кал или просто таскают экскременты

с места на место. По вечерам они так вымотаны, что обыкновенно просто приходят домой

и смотрят миазмы по ТВ на протяжении нескольких часов, прежде чем впадут в спячку.

По выходным они развлекаются фекальными занятиями вроде рыбалки и гольфа, а в

течение трех сливных недель наслаждаются сраненьким отпуском с семьей.

Поначалу типичный навозник может говорить самому себе, что подобная рутина всего

лишь временна («до того, как стартанет моя настоящая карьера» или «пока я работаю над

сценарием» и т.д.), но спустя пару лет мечты, надежды и подлинные радости почти

неизбежно будут похоронены под плотным слоем испражнений.