Он мог принадлежать жене Сэма или домработнице. Звук был металлический, плоский, поэтому сложно было сказать точно.
— Управление шерифа. Нам нужно поговорить с миссис Гэллоуэй.
Еще один щелчок, помехи стихли, и ворота начали медленно раздвигаться. Тишина, вливающаяся через окна, была жутковатой. Не было слышно ни единого звука. Для насекомых и птиц было слишком жарко, а ветра, который шевелил бы листву и ветки, не было. Когда ворота окончательно раскрылись, Тэйлор закрыл окно, и мы въехали в самое начало длинной извивающейся дороги.
Вид на дом-плантацию старинной постройки открывался нам постепенно. К тому моменту, как кондиционер окончательно справился с последствиями открывания окна, мы увидели его во всей красе. Сэм, возможно, и работал на периферии юридического ремесла, но оплачивалась она явно прекрасно. Дом с колоннами и идеальной симметрией не мог не впечатлять. По обеим сторонам от широкого парадного входа было равное количество окон одинакового размера. Белая кирпичная кладка слепила своей яркостью.
И все же белый цвет был чересчур белым, а каждая отдельно взятая деталь этого дома была слишком идеальна. Этот дом никак не мог быть построен до Гражданской войны. Даже при безукоризненном уходе двухвековой возраст дал бы о себе знать.
Тэйлор медленно ехал по тонкой ленте щебеночно-асфальтового покрытия, по обеим сторонам от которого простирались зеленые луга, напоминающие мне кладбище. Не хватало только надгробных плит.
Дорога привела нас к торцевой части дома, где за высоким плетнем прятался гараж на три машины. Тэйлор остановился рядом с новеньким «мерседесом» последней модели и заглушил двигатель.
Мы вышли из машины, и от жары у меня тут же перехватило дыхание. Несмотря на то, что было уже почти шесть вечера, температура так и не опускалась ниже тридцати. Тэйлор вытащил телефон и проверил сайт.
Белые цифры сменяли друг друга на черном фоне, и очередной висельник болтался в петле.
Если в деле не наметится перелом, очень скоро убийца запишет на свой счет еще один труп. Сложно искать преступника, который работает в полиции. Ему легко воспользоваться служебным положением и направить расследование по ложному, но выгодному для него следу. Для нас же это все равно что выйти на боксерский ринг в наручниках. Нам нужно было чудо. Но я верил в чудеса ничуть не больше, чем в удачу.
Когда мы подошли к парадному входу, дверь была уже открыта и домработница ждала, чтобы впустить нас. В доме было прохладно и просторно, комнаты были большие и открытые, как в церкви. Все лампы и светильники были включены, но по сравнению со слепящим солнцем освещение казалось тусклым.
Домработница провела нас по холлу мимо широкой лестницы из темного дерева с ярко-красным ковром. Чем дальше мы углублялись в дом, тем становилось холоднее, как будто бы мы спускались в подземелье. У одной из дверей она остановилась, постучала, открыла дверь и отошла в сторону, пропуская нас.
Комната была большая, дорого обставленная и абсолютно безликая. Шторы были задернуты, чтобы избежать перегрева, замысловатая хрустальная люстра разбрасывала по деревянному полу целые россыпи света. Сколь впечатляющей ни была люстра, в комнате был еще и богато оформленный камин, и фортепьяно марки «Стейнвей», который тоже мог побороться за звание главного украшения комнаты. Для меня «Стейнвей» был вне конкуренции — эти пианино просто замечательные. Мне очень хотелось подойти и что-нибудь сыграть, но сейчас явно было не место и не время для этого.
Барбара Гэллоуэй стояла у камина. Она была изысканно красива — как фарфоровая кукла, только не такая хрупкая. Темные волосы, карие глаза, возраст немного за сорок. Одета она была просто — в джинсы и однотонную черную блузку. Ее горе проявлялось в самых разных деталях — более и менее очевидных. Она была без косметики, из украшений на ней были только обручальное кольцо и кольцо в честь помолвки. Она постоянно вертела на пальце обручальное кольцо, по всей видимости, не отдавая себе в этом отчета.
Часов на запястье не было. Когда мир для тебя останавливается, время перестает иметь значение. Каждая секунда наполнена мыслями и воспоминаниями об умершем, а часы превращаются в твой личный ад. Спереди на ее джинсах виднелось маленькое пятно от кофе, которого в нормальных условиях там бы не было. Глаза были красные, взгляд — тяжелый.
На стене за ее спиной висел семейный портрет, на котором были изображены Сэм, Барбара и трое детей. Все были с серьезными лицами, ведь это был портрет, а не фотография. Тэйлор говорил, что детям от десяти до пятнадцати лет, но на портрете им было меньше на два или три года. Взгляд Барбары проследил за моим.
— Дети сейчас у моих родителей.
Замечание было туманным и не имело никакого отношения к делу — ей просто нужно было как-то заполнить тишину. Ее родители могли быть в Майами, Нью-Йорке или Чикаго. Или вообще за границей. Да и неважно, где именно они были. Мы пришли не для того, чтобы увидеть родителей или детей.
— Нам нужно задать вам несколько вопросов, если вы не возражаете.