Джефферсон Уинтер. 4 книги

Уинтер встал и сделал шаг в объятия Амелии. Он почувствовал, как она внимательно ощупывает его тело сверху донизу. Несколько человек посмотрели на них, но со стороны они были всего-навсего влюбленной парочкой или друзьями. Ничего подозрительного. Амелия отошла и протянула руку.

— Отдай мобильный, пожалуйста.

Получив телефон, она проверила что-то на экране и положила его в сумку. Затем села на скамейку и постучала ладонью рядом с собой. Он сел. Амелия придвинула сумку к себе поближе и оберегающе положила поверх нее руку. Уинтер вытащил сигареты и вытряхнул одну из пачки.

— Ты разве не видел знак на выходе? — спросила она. — Курить запрещено.

Он убрал пачку назад в карман, но оставил зажигалку и стал ею щелкать. Она не сводила с него глаз.

— А что за история с этой зажигалкой?

— А с чего ты взяла, что есть история?

— Я знаю, что она есть.

Он закрыл зажигалку и стал ее рассматривать. На металле было много вмятин и царапин, и в свете уличных ламп и луны он смотрелся желтым.

— Когда-то она принадлежала моей коллеге из ФБР, — сказал он, убирая ее в карман. — Когда она бросила курить, передала ее мне. Вот и все, никакой особенной истории.

Амелия подалась к нему, смотря прямо в глаза, и придвигалась до тех пор, пока кончик ее носа не дотронулся до его щеки. Медленно она поднимала голову все выше, ведя носом по его колючей щетинистой щеке. Уинтер сидел не двигаясь и смотрел прямо перед собой. Она дошла до самого верха щеки, замерла и снова села прямо, покинув его личное пространство.

— Ты врешь. А у меня хорошее чутье на ложь.

— Нет истории, Амелия. Она бросила курить и отдала мне зажигалку. Все.

— Но она что-то значила для тебя. Ты бы не хранил ее столько лет, будь это не так. В самом этом факте уже кроется история. А у нее откуда эта зажигалка?

— От отца, — помедлив, сказал Уинтер. — Он отдал ее ей, когда сам бросал курить.

— Видишь, это не зажигалка, а фамильная ценность. Ты и она — вы были близки, как родственники. Ты был ей как родной, раз она захотела отдать тебе семейную реликвию. А что с ней случилось? Она умерла от рака легких?

Уинтер не ответил, и Амелия подняла руки вверх. Этот жест можно было принять за раскаяние или извинение, но ни то, ни другое она выражать не собиралась.

— Не хочешь рассказывать — не рассказывай. Я понимаю. Личное — значит, личное.

— Зачем ты хотела увидеться?

— Хотела посмотреть на твою реакцию. В первые две наши встречи было слишком темно, и на мне была неподходящая куртка. А вот эта намного лучше, да?

— Ну, теперь ты мою реакцию увидела. Мне можно идти?

— А куда ты торопишься? Прекрасный вечер, я думала, мы немного поболтаем.

— Хочешь поболтать — давай. Расскажи мне про своего отца.

— Сначала ты мне — про своего, — улыбнулась Амелия.

Уинтер улыбнулся ей в ответ. Удар — контрудар. Все как в шахматах. В другой жизни, в другом мире она могла бы стать победительницей.

— Мой отец — один из самых известных в Америке серийных убийц. За двенадцать лет он убил пятнадцать молодых женщин. Он похищал их и увозил в лес, где посреди ночи охотился на них с мощной винтовкой. Он был крайне умен, но все-таки не настолько, чтобы остаться безнаказанным. Двадцать лет он провел в тюрьме, приговоренный к смертной казни. А потом ее привели в исполнение. Все, теперь твоя очередь.

— Нет, так не пойдет, — сказала она, качая головой. — Это все я могу и в интернете прочитать. А мне нужно что-то, что знаешь только ты.

Уинтер достал зажигалку и зажег ее. В голове сменяли друг друга тысячи зарисовок из их жизни до ареста отца. Хорошие были времена — веселые и гораздо более счастливые. Затем он выбрал шесть самых ярких воспоминаний, а потом из них — одно, самое яркое. Закрыв зажигалку, он убрал ее в карман.

— Он готовил самые вкусные банановые блинчики на свете.

— Банановые блинчики! — замотала головой Амелия. — И это все, что ты можешь мне сказать? Твой отец — жесточайший убийца, а ты мне про банановые блинчики!

— До моих одиннадцати лет он был просто папой. Иногда он был отстраненным, иногда строгим. Бывало, я его ненавидел, а бывало, любил. Он просто был папой и делал самые вкусные банановые блинчики, вот и все.

Она задумалась, а потом кивнула, соглашаясь.

— Ты ведь не догадывался, кем он был, да?

— Нет, не догадывался. Хотя должен был.

— И в этом месте я должна тебе сказать, что ты же был просто ребенком, как ты мог догадаться? Тебе ведь все это говорят, да?

Ее лицо просветлело.

— Ты должен был догадаться, Джефферсон. Должен был видеть, что он из себя представляет на самом деле. А с другой стороны, и что тогда? Ты разве сдал бы его? Папу, который печет банановые блинчики? Да ни за что на свете.

— Ладно, теперь твоя очередь.

Амелия начала говорить не сразу. Она отвела глаза и посмотрела на мужчину средних лет, который вел на поводке ретривера.

— Отец любил музыку, — наконец выговорила она.

Уинтер ждал продолжения, но она молчала.

— Много кто любит музыку. Я тоже люблю музыку. При всем уважении ты даже до банановых блинчиков недотягиваешь.

Она перевела взгляд с мужчины с собакой на Уинтера и улыбнулась необычайно волнующей улыбкой.