Джефферсон Уинтер. 4 книги

Андертон прохаживалась по номеру люкс, трогая вещи и удовлетворяя свое любопытство. В руке у нее был коктейль из водки и колы. Уинтер пил 21-летний виски «Спрингбэнк», подарок Собека. Когда он проверял цену на этот виски в последний раз, в рознице он стоил четыреста долларов за бутылку. В этом заключалась вторая причина, почему он хотел уйти из спортбара. Купажированный виски был приемлем, когда в крови не хватало алкоголя, но односолодовый давал совершенно иные ощущения. Фоном тихо играла 41-я симфония Моцарта, создавая приятный контраст вибрациям от «Спрингбэнка».

Андертон остановилась около большой карты Ванкувера на стене. С каждой стороны от карты висело по три фотографии — Изабеллы Собек, Алисии Кирчнер, Лианы Хэмонд. Фотографии слева были сделаны в счастливый период их жизни — на них женщины улыбались или смеялись, и ничто не предвещало скорого конца. Фотографии справа были сделаны на месте преступления, на них были обезображенные тела. Места убийств были обозначены на карте города красными крестами. Андертон взяла красный маркер и заключила их в один большой круг. Круг примерно соответствовал тому, что Уинтер уже нарисовал у себя в голове.

— Вот его рабочий район, — сказала она. — Он действует только в своей зоне комфорта.

— И здесь же он живет, — добавил Уинтер. — Комфорт прежде всего определяется местом, которое считаешь домом.

— Вы знаете, сколько людей живут в этом районе?

Уинтер покачал головой.

— Почти сто тысяч.

— Значит, будем обходить дома.

— Знаете, сколько в этом районе домов?

— А кто сказал, что будет просто.

Андертон подошла к окну и выглянула на улицу. Было почти девять часов, и солнце уже почти зашло. Горизонт окрасился в оранжевый цвет, в городе зажглись огни.

— Знаете, этот люкс больше, чем вся моя квартира.

— Не преувеличивайте, — засмеялся Уинтер.

— Если бы. У меня в квартире две спальни, одна из которых размером со шкаф, а гостиная — с ваш санузел. Я купила ее двадцать восемь лет назад, еще до замужества. Тогда у меня хватило денег только на нее. Сейчас я могла бы купить квартиру побольше, но зачем? В моей есть все, что мне нужно: спальное место, рабочее место и где приготовить обед. Наверное, я никогда не проводила много времени дома.

— Я тоже. Раз попробовал, но как-то не пошло. Когда я работал в Куантико, у меня был дом в Вирджинии. Вернее, у меня и сейчас есть дом в Вирджинии.

— Но вы там не живете?

— Я там не был много лет. Нужно продать его. Сам не знаю, почему до сих пор этого не сделал.

— У Собека тоже дом, в котором он, по сути, и не живет.

— Да, но, по крайней мере, моя кухня не выглядит, как Бейрут после бомбардировки. И почему вы решили сравнить нас?

— Снова вспомнила про хороших психопатов. А вы сколько баллов набрали по опроснику Хейра?

Уинтер улыбнулся и ничего не ответил.

— Больше или меньше Собека?

— А почему вы спрашиваете? Это собеседование в Гуантанамо?

— Нет, Уинтер, это просто разговор. Вы когда-нибудь были женаты?

— Вы что, шутите? Кому же я такой нужен?

Андертон критически осмотрела его сверху донизу.

— Постричься, побриться, переодеться — и вы будете выглядеть практически презентабельно. Может, придется где-то сгладить углы. Начать с этой вашей педантичности. Она очень раздражает, — засмеялась Андертон, но скоро снова посерьезнела. — Фримен честно играть не будет. В лицо он улыбается, но потом вонзает нож в спину. Так вот запросто он информацию не передаст.

— Я и не ожидаю, но даже мелочи помогают. Важно то, что мы наладили общение с человеком, который — в теории — знает о ходе следствия все. Этакий кладезь информации. Но он не единственный источник, который у нас есть в полиции, так?

— На что вы намекаете?

— Что вы сразу выпускаете иголки? Это всего лишь вопрос. Люди в ходе беседы обычно задают друг другу вопросы.

Андертон посмотрела на него, но ничего не сказала.

— Вы были ведущим следователем полиции Ванкувера, пока вас не убрали. Конечно, вы нажили врагов, иначе Фримен сейчас не занимал бы ваше место. Но, я уверен, у вас осталось там немало друзей, с кем вы до сих пор поддерживаете отношения, обсуждаете погоду, вчерашний матч и, возможно, какие-то новые повороты в деле.

Андертон еще какое-то время молча смотрела на него, потом сделала глоток коктейля, подошла к дивану и села. Уинтер устроился в кресле. Какое-то время они сидели в тишине, нарушаемой только обволакивающими звуками музыки. Звучала последняя сочиненная Моцартом симфония, лучшая, по мнению Уинтера. В ней был заключен весь спектр эмоций, лежащий между надеждой и отчаянием. Если бы человеческие чувства можно было выразить в музыке, то эта симфония послужила бы идеальной формой для их воплощения. Каждый раз, когда он слушал это произведение, ему открывалось что-то новое.

— Никогда не думала, что вы поклонник классической музыки, — сказала Андертон. — Рок — да, но не классика.

— Моя мать преподавала игру на фортепиано, а Моцарт был ее любимым композитором. Когда она была беременна мной, то прикладывала к животу наушники, чтобы я мог слушать.

— Неужели кто-то правда так делает? — рассмеялась Андертон.