Джефферсон Уинтер. 4 книги

Машин на дорогах было немного, и они добрались быстро. Андертон нашла парковку около входа, они вышли, и Уинтер сразу же закурил. Было самое жаркое время дня, солнце палило. Жара его не беспокоила. Он всегда был готов променять дождь на жару. Отыскав темные очки, он надел их, последовав примеру Андертон.

Парк был маленький. По одну сторону была вода — до самого горизонта. По другую — в потрясающе голубое небо уходили небоскребы, а между ними, создавая трехмерное пространство, возвышались горы. Сколь ни впечатляющи были небоскребы, горам они не конкуренты. И через десять тысяч лет после того, как обрушится последний небоскреб, горы будут стоять как ни в чем не бывало.

На первый взгляд оркестровому павильону можно было дать лет сто. Но он был гораздо новее и, вероятно, был построен вместо предыдущего. Он имел форму восьмиугольника и напоминал пагоду. C какого ракурса ни сними, он замечательно смотрелся бы на открытке на фоне воды, гор или небоскребов. А благодаря коричневой краске павильон хорошо сочетался с деревьями.

Уинтер подошел к лестнице и сел. Андертон села рядом. Некоторое время он сидел, курил и вбирал в себя окружающий вид. Приятно было на мгновение остановиться и все взвесить. Чаще всего работа следователя продвигается вперед очень медленно, как в болоте. Но только не в данном случае. События развивались очень быстро, что было, безусловно, хорошо. Единственным минусом был риск пропустить что-то важное. В спешке слишком просто не заметить ключевой знак.

— Как лицо? — подала голос Андертон.

— Болит. Удар правой у Хупера — то что надо.

— Я могла б и посильнее, — хмыкнула Андертон.

— Легко говорить, когда не ваше лицо под ударом. Почему вы пошли в полицию? — спросил Уинтер, затягиваясь.

— Потому что я ненавижу несправедливость. Всегда ненавидела. В школе, если кого-то травили, я всегда вмешивалась.

— Даже если получали за это?

— Да, бывало пару раз, — засмеялась Андертон. — Никому не нравится, когда мешают получать удовольствие. Особенно тем, кто травит более слабых. Но меня это не останавливало. Как только появилась возможность, я пошла работать в полицию. А вы? Как попали в ФБР?

— На этот вопрос у меня нет четкого ответа.

— Конечно, нет. Но что-то же подтолкнуло вас в этом направлении.

В голове возник образ мамы, сидящей в их дешевой съемной квартире с хозяйской обстановкой и тихо плачущей. Она так сильно напилась, что даже не замечала Уинтера. Сейчас он не мог вспомнить, действительно это было или это какой-то коллаж из воспоминаний, как фоторобот. Ведь не раз и не два он приходил из школы, а мама была пьяна и в слезах. Воспоминания о квартире тоже могли быть компиляцией. Съемных углов было слишком много, и каждая следующая квартира была ничуть не лучше предыдущей. И в памяти они все вместе сливались в единую депрессивную картинку.

— После ареста отца мне хотелось одного — получить ответы на вопросы. Как он мог сделать то, что сделал? Как я мог не понять, что он — убийца? Почему маме пришлось так много страдать? Она этого не заслужила. До ареста она была очень энергичной и жизнерадостной. После ареста от нее осталась одна тень. Как будто отец залез ей в грудь и вырвал сердце.

— Я даже не могу представить, каково это было.

— Да, не можете. Никто не может. Даже Скот и Коуди Хупер не смогут, потому что это слишком личное. Каждая ситуация не похожа на аналогичные. Мне повезло. Я выжил. Не все смогут сказать это о себе.

— Получается ли у вас находить ответы на вопросы?

— Я все еще в процессе, — засмеялся Уинтер.

— На некоторые вопросы просто невозможно найти ответы. Вы же понимаете это?

— Но это не значит, что нужно оставить попытки их найти.

— Раз уж мы о вопросах. Вы думаете, Коуди видел именно убийцу?

Уинтер сделал еще одну затяжку.

— Думаю, в большинстве случаев показания свидетелей не заслуживают доверия. Я гораздо более склонен опираться на результаты экспертизы, чем на слова кого-то, кто думает, что кого-то видел. В нашем случае показание ненадежно в квадрате, потому что фоторобот просто сфабрикован.

— Но… — подсказывала Андертон.

— Но мужчина с потерявшейся собакой существует. И что-то в нем нашло отклик у Коуди. Сейчас ребенок в режиме выживания, а значит, его продолговатый мозг перегружен. Эта часть мозга работает сама по себе. Если она видит опасность, то тут же включается сирена и мигалка и дается команда сконцентрировать внимание, чтобы не оказаться в пасти саблезубого тигра.

— Но только саблезубых тигров давно нет.

— Нет, — улыбнулся Уинтер.

— К тому же этот участок мозга может предупреждать об опасности, но решения принимает не он. Заметили, что произошло? Сначала Коуди подумал, что этот мужчина с собакой — убийца, а потом включилась логика, и он изменил свое мнение.

— Да, я это заметил.

— Предположим, что убийца — этот человек с собакой. Что дальше?