Джеймс Миранда Барри

Старуха издала нечто среднее между фырканьем и смешком. После чего потребовала чаю. Его подали в детском поильнике с желтыми цветочками на фарфоре, чтобы мисс Эр-скин не облилась дарджилингом.

– Мне читают вслух газеты. В том числе объявления и колонку сплетен. Я знаю, что ты опять с ней связался. Иногда, Джеймс Барри, мне кажется, что ты не лучше твоей матушки.

Внезапно она рассмеялась. Зловещее, надтреснутое завывание прошлого столетия вырвалось из ее дряхлого горла.

– Добро пожаловать домой, Джеймс, – прокаркала она.

Я ничего не сказал.

– Ты думал, я умерла?

– Да, честно признаться – думал.

– Что ж, разумно. Все остальные умерли.

Наступило долгое молчание. Я изучал мебель. Ничто не казалось явно знакомым. Бюро – да, оно было в старом доме. Может быть, несколько картин, животные на фоне пейзажа. Но еще – сто лет не разобранной мишуры и книги, которые она больше не может читать. В юности Луиза была до некоторой степени синим чулком. Она даже знала Фанни Берни[61]. Почему она не вышла замуж? Когда-то она была красива. Кухонные сплетни свидетельствовали о бесконечной череде отвергнутых ухажеров, ужаленных ее острым языком и ретировавшихся обратно в Лондон. Психея обнюхивала скамейку для ног. Я чувствовал дух старушечьего тела, пыльный, острый запах.

– Только чтобы эта тварь здесь не нагадила! – взвизгнула Луиза, тыкая в Психею тростью. Мой пудель отступил ко мне на руки, притихший и испуганный. Я сидел, глядя на черные покрывала Луизы и перламутровую брошку, приколотую вверх ногами.

– Зачем пришел? – спросила она.

– Повидать тебя. И узнать тайны прошлого.

– По крайней мере, честно.

Я рассказал ей про письмо Джеймса Барри.

Наступила очередная долгая пауза. Я обратил внимание на потертые уголки стульев, на их многолетнюю потрепанность. Моль и ржа запустили неизбежный распад. Луиза пожевала губами и сплюнула в пожелтевший платок.

Потом рявкнула:

– Чего ты ждешь, Джеймс? Что я буду оправдываться перед тобой за твою мать?

– А она нуждается в оправданиях? – спокойно спросил я. Луиза вела себя без надобности агрессивно. Но вот она расслабленно откинулась в кресле, отставив детскую чашечку. Сложила руки на коленях и обратила на меня незрячие глаза.

– Да, дорогой мой. Я думаю, она нуждается в оправданиях. Мэри-Энн не любила объяснять свои поступки. Когда она умерла? В 1823-м? Кажется, не так уж давно, но прошло почти сорок лет, как Франциско сообщил новость в письме. Должно быть, она убила себя, Джеймс. У нее было здоровье вроде моего. Она могла жить до ста лет. Я всегда думала, что мы с ней вас всех похороним.

Даже на таком расстоянии от смерти моей матери я чувствую, что от констатации этого очевидного факта у меня перехватывает дыхание. Правда ли это? Так ли? Почему она предпочла море объятиям человека, который ее любил?

Луиза угадывает мои мысли.

– Точно мы этого никогда не узнаем, Джеймс. Но она не была счастлива. Она не была замужем за Франциско, ты ведь знаешь это? Он мог бросить ее в любой момент.

– Он бы никогда так не поступил.

– Это ты так думаешь. Неудивительно, что он создал у тебя подобное впечатление. Но я сомневаюсь, что он когда-нибудь говорил тебе про свою жену и детей в Венецуэле. Вот почему он на ней так и не женился. Не хотел оставить сыновей без наследства. Куда, ты думаешь, он возвращался после всех этих бесконечных скитаний по свету? Я слышала, что его жена была красивая, благородная женщина из богатой известной семьи. Почему, по-твоему, он не оставил тебе свое состояние?

Мадам Изабелла де Миранда

с прискорбием извещает

доктора Джеймса Миранду Барри,

что Генерал Франциско де Миранда

мирно отошел в мир иной сегодня утром у себя дома,

в кругу друзей и семьи.

ДА УПОКОИТ ГОСПОДЬ ЕГО ДУШУ С МИРОМ

Я сижу, замерев, под невидящим взглядом злобной сивиллы. Да, конечно, я знал. Но есть разница между знанием, которое покоится где-то глубоко между лопаток, знанием, которое не может повредить, – и тем, что тебе говорят отчетливо и вслух, когда ты не можешь этого знания избежать, не можешь притвориться – это две разные вещи. И нет, он никогда мне не говорил.

Но Луиза уже утратила интерес к мертвецам. Она вспоминает свои юные годы в Ирландии.

– Эрскины всегда знались с Барри. У нас были поместья в Ирландии. Твой дед охотился с моим отцом. Мы ходили друг к другу праздновать Рождество. Мой брат держал твою мать на руках, когда ее крестили. Это очень давняя история. Дэвид путешествовал с твоим дядей по континенту. Я знала твою мать, когда она еще не умела ходить. Не считая последних двух лет, когда она шаталась с Франциско по всем этим зачумленным островам, мы виделись почти каждый день. Я знала твою мать всю ее жизнь. Не то чтобы я что-нибудь знала о ней.