Джеймс Поттер и Зал Пересечения Старейших

— Простое правило, — сказал Джексон, наблюдая за тем, как клоун дарит ему неприязненный взгляд, — одномерные изображения способны проникать к двухмерным в их пространства, но не наоборот. Портреты ограничены своими рамками, в то время как выдуманные сущности могут свободно менять свое местоположение на любую картину поблизости. Я ответил на ваш вопрос, мистер Поттер?

— Да, сэр, — ответил Джеймс, затем поспешно добавил: — Хотя еще один вопрос, если можно. Может ли портрет появляться более чем в одной из своих рамок одновременно?

Джексон улыбнулся, одновременно слегка нахмурив брови.

— Ваш интерес к этому вопросу безграничен, мистер Поттер. Действительно, подобное возможно, хотя и является большой редкостью. Величайшие волшебники, с которых было написано бессчетное количество портретов, способны на своего рода разделение своей личности, тем самым обладая возможностью одновременно появляться в нескольких из своих рамок. Примером может послужить небезызвестный Альбус Дамблдор, как вы уже, возможно, догадывались. Этот феномен довольно сложно объяснить, но, безусловно, подобные способности зависят от мастерства ведьмы или волшебника, изображенного на портрете. Еще вопросы, мистер Поттер?

— Профессор Джексон, сэр? — раздался другой голос. Джеймс обернулся и увидел, что руку подняла Филия Гойл, сидящая недалеко от него.

— Да, мисс Гойл? — отозвался Джексон со вздохом.

— Я правильно поняла, что портрету известно все, что знал изображенный на нем?

— Полагаю, это очевидно, мисс Гойл. Картина отражает индивидуальность, знания и опыт изображенного человека. Ни больше ни меньше.

— Значит, портрет может сделать человека бессмертным? — спросила Филия. Ее лицо, как и всегда, было равнодушным и безразличным.

— Боюсь, вы путаете воображаемое с действительным, мисс Гойл, — Джексон пристально смотрел на Филию. — Самая ужасная ошибка, которую может допустить ведьма. Большая часть магии, как и большая часть жизни в целом, смею добавить, — прежде всего, иллюзия. Умение отличить иллюзию от реальности — одна из фундаментальных основ Техномантии. Нет, портрет — всего лишь проекция некогда живого человека. Не более живая, чем ваша тень, упавшая на землю. Никоим образом она не может продлить жизнь умершего. Несмотря ни на что, волшебный портрет — это только рисунок.

Закончив говорить, Джексон повернулся к портрету мистера Бигглса. Быстрым движением он направил палочку на картину, даже не взглянув на нее. Из конца палочки ударила струя прозрачной желтоватой жидкости, забрызгав холст. Краска стала мгновенно растворяться. Мистер Бигглс замер: изображение стало размытым, а затем расплылось по холсту. Комнату наполнил хорошо знакомый запах скипидара. В классе повисла гробовая тишина.

Профессор Джексон медленно вернулся к своему столу.

— Когда я был помоложе, то воображал, что у меня есть талант художника, — сказал он, изучая палочку в своих руках. — Отвратительный мистер Бигглс был одним из лучших моих творений. Вы можете лишь догадываться, какого рода жизненные перипетии привели к созданию подобного изображения, о котором забыл даже я сам. Я считал мистера Бигглса утерянным до тех пор, пока случайно не обнаружил его на дне багажника, упаковывая вещи для путешествия. Я полагаю, — продолжил он, глядя на полосы грязноватой краски, сбегающей из рамки на пол, — что это достойный конец для него.

Джексон сел за стол, аккуратно положив палочку на листок бумаги перед собой.

— А теперь, класс, какой урок техномантии мы можем извлечь из этого небольшого представления?

Сначала никто не шевелился. Потом очень медленно поднялась одна из рук.

Джексон кивнул:

— Мистер Мердок?

Мердок прочистил горло.

— Не пытаться стать художником, если тебе суждено быть преподавателем Техномантии, сэр?

— Это не совсем то, что я имел в виду, мистер Мердок, хотя вы, бесспорно, правы. Нет, на самом деле я хотел показать, что волшебная картина, портрет и прочее, на самом деле, только рисунок на холсте, — Джексон оглядел класс, его взгляд остановился на Джеймсе. — Только автор может уничтожить свою картину. Никто и ничто более. Можно порвать холст, испортить раму, перерезать крепления, картина все вытерпит. Чтобы с ней ни случилось, даже порванная на сотни кусков, она по-прежнему будет показывать того, кто на ней изображен. И только автор может разорвать эту связь: раз и навсегда.