Джеймс

Погруженный в топографический кретинизм, Джеймс не заметил, как выплыл на весьма живописную, даже в данных обстоятельствах, местность. Когда он поднял осознанный взгляд, его встретил невысокий утёс со свисающими локонами ив, проблеск слабо-голубого в небе, и высокая распластанная на ветрах точка птицы. Конструкция была перемешена, но в голове она сложилась, как пазл. Бровь, глаз, локон… И нежность, как сорокоградусная температура, захлестнула его… Он даже не успел проявить сопротивления, капитуляция была мгновенной.

«Ты как небо, ты всегда над головой… Я упёрся глазами в грязь, я пытаюсь выбраться из болота, а ты смотришь на меня сверху и сострадательно улыбаешься, веря в меня. Ты вовеки жива, а я стараюсь выжить. Нас разлучают… Почему нас вечно разлучают? А ты улыбнёшься и скажешь — «что ты, любимый, мы всегда вместе, пока один из нас дышит, мы вместе на земле… а когда мы станем облаком… ты когда-нибудь видел неединое облако? Ты не сможешь потерять меня, как и я никогда не расстанусь с тобой. Потому что любовь не бывает половинчатой, как не бывает половинки капли. Она либо целая, либо ее нет. Стучи своими колёсами, греби своими вёслами, топчи ногами, локтями усталую землю — делай все, что положено мужчине, который знает своё предназначение. А оно очень простое — укрыть любимую своим усталым, но сильным крылом. Поверь, ждать тебя — это тоже великое испытание. Помни, с каждым сантиметром времени мы близимся к друг другу, чтобы сказать одними глазами «Я люблю тебя» ….

Видение исчезло, и осталась невыносимая тоска…

***

И вновь вода… Поясница затекала от непрерывного сидения, а встать размяться было чревато потерей равновесия. Жажды и голода не было — река щедро делилась своими немудрёными богатствами. Но она, как любой простоватый хозяин постоялого двора, абсолютно не интересовалась ни комфортом, ни безопасностью своих незваных гостей. Плечи гудели, появился ком в желудке от вечного покачивания на волнах. Доносящееся с берегов визги, рык и последующее чавканье стали привычным саундтреком в этом ривер-муви.

На пятый решающий день прибрежный лес начал стихать, сильные переваривали слабых, слабые лежали, сверкая обглоданными костями, удачливые забились в норы и зализывали рваные раны.

«Девятый» сушил вёсла и плыл, влекомый течением, чтобы успеть побороть естественную скорость, как только появится нужный ориентир.

Проплывающие мимо острова были однотипно серыми, никак не подпадая под нужное красочное описание. Джеймса стали обуревать сомнения, может он неправильно интерпретировал подсказку?

Вот очередной поворот русла, очередной остров и очередная надежда.

Ему в глаза полыхнуло, как пожар, буйство грязно-красного.

Все было очевидно и как-то банально. Видимо, с высоты вертолёта на плоский кусок суши посреди русла были сброшены две-три бочки с краской. От удара все их содержимое расплескалось по камням и деревьям, как от детской шалости. И никаких тайных знаков, никаких намёков — прямолинейность конспираторов несколько разочаровала.

Но цель была достигнута, и это главное.

Собака очень воодушевилась, когда поняла, что вновь можно будет побегать по твёрдой земле. Но «Девятый», пришвартовавшись, не спешил сойти на берег. Он чутко прислушивался. Лишь редкие птицы потеряно кричали где-то в чаще. Аккуратно, будто на минное поле, Джеймс вступил на землю. Это уже была иная земля. Без рельсов, без проторённых дорог. Земля, на которой придётся стоять, стоять до последнего.

***

Затянув лодку на полкорпуса на берег, «Девятый» тихо поднялся по крутому склону. Перед ним открылась дикая поляна, вся в васильках и малине. Метрах в двадцати торчала приземистая крыша с серой черепицей. Окон не было видно, их скрывал бурелом. Испытывая обоснованные опасения, Джеймс взял щенка на руки и стал медленно продвигаться к домику. Домик оказался довольно крепким и ладным. Небольшой, с открытым крыльцом. Было видно, что построен он был не так давно, но не обжит. Замок носил символический характер, лишь бы ветер или зверьё не открыли. Внутри было темно, ставни закрывали окна. Сбив их кем-то продуманно приготовленным молотком, «Девятый» огляделся. Посередине стояла русская печь с небольшой пристройкой в виде плиты. Слева от нее тяжёлая кровать с упакованным в целлофан матрасом, одеялом и подушкой, справа кухонный стол, на котором стоял ящик с чугунками, железными и деревянными тарелками, прочая утварь. У двери лавка и брутальная вешалка — три гвоздя. В углу располагалась поленница с дежурным набором дров и ночной горшок на случай холодов. За потолком находился чердак. Туда через люк вела приставная лестница. На чердаке вот уже несколько лет сушились какие-то травы — то ли пижма, то ли зверобой. Видимо, строители хотели домой увести, но забыли забрать.