Джеймс

Пользуясь избытком адреналина, который частично купировал боль, «Девятый» смыл кровь, в остатках разгромленной аптечки нашёл йод, и, не задумываясь, плеснул на рану. Это нельзя было назвать болью, это было больше похоже на огненный шпиль, который пронзил все его тело, выдавливая наружу внутренности.

Ни звериный крик, ни судороги конечностей, со стороны похожие на нелепые танцы, ничего ни на йоту не облегчало этого холодного пламени. Благо, он приготовил нитку с иголкой заранее… Выпучив глаза и как бы разделившись на две сущности, он осознанной рукой всадил иглу в бессознательную руку. При таком зашкале ощущений, проход иглы сквозь плоть осознавался, скорее, тактильными ощущениями, нежели болевыми. Хруст кожи, скрежет нитки по мясу… Ему было важно сделать хотя бы 2–3 стёжка, прежде чем потерять сознание. Уже на границе осознанности он стянул концы нити и успел сделать узел… Боль победила, мозг решил сдаться и отключиться, чтобы не перегореть окончательно…

Сколько он пролежал? Неизвестно. Видимо, он периодически приходил в себя, точнее шёл к себе, но не доходил окончательно. Разбросанные вещи говорили о том, что он пытался встать, глупо цепляясь за них.

Голова гудела, рука ныла, но в целом состояние было удовлетворительным.

В доме царил хаос. Мухи кружили торнадо. И чересчур наглая ворона довольно нехотя скачками спрыгнула с туши медведя и вальяжно выпорхнула наружу.

Джеймс выполз на крыльцо. Было утро или вечер. На серой траве мерцали первые кристаллы инея…

***

Несколько следующих дней «Девятый» посвятил приведению в порядок своего маленького заброшенного мирка. Кровь въелась в дерево так, что оттереть не было возможности. Пришлось прибегнуть к помощи рубанка, но и он справился с задачей лишь отчасти. Тушу медведя Джеймс, следуя советам всезнающей книги, разделал как сумел. Выбрал лучшие куски, тонко их нарезал и развесил, как грязное белье, сушится на холодном ветру, что как сторожевой пес, бежал впереди приближающейся зимы. Остатки он выбросил в реку, чтобы не привлекать на запах мертвечины падальщиков или мстителей. Шкуру скорняжил тоже по инструкции, выходило не очень. И он решил ее тоже выкинуть в воду. Зрелище было сюрреалистичным. Будто медведь летит по медленному жидкому небу меж дубовых да осиновых листов.

Запаса спасительных ампул осталось буквально пригоршня. А про природные альтернативы, про какие-нибудь мухоморы в талмуде ничего не говорилось. Джеймс решил постепенно снижать дозу, чтобы к моменту последней капли хоть как-то быть в теме медикаментозного голода.

Солнце стало лениться и с каждым разом сокращало свой рабочий день. На смену чёрным переливчатым мухам пришли белые и сверкающие. Они медленно вспархивали на землю, чуть слышно звеня, сталкиваясь друг с другом. Как лилипутские бокалы с шампанским. Дзынь-дзынь….

Собака весело бегала по первому снегу, пытаясь поймать своей горячей пастью эти радужные кристаллики. Но каждый раз они успевали растаять от ее дыхания, и превращались в банальный фрагментарный дождь…

Сокращение лекарственной дозы имело свои последствия. Тот образ руки из облаков стал появляться все чаще и чаще, как бы просачиваясь в щели безумия.

Джеймс понимал, что этот сверкающий перст рано или поздно коснётся его. И как любой приговорённый втайне уже торопит свою казнь, так и он устало и обречённо ждал этой встречи.

Тем временем зима полностью овладела миром, треща своим посохом-морозом. Даже облака замёрзли и рухнули снежными осколками, высвободив простор для звезд.

Дом был ладный и держал оборону.

Время, до этого метавшееся между прошлым, будущим и придуманным, окончательно замерло в нелепой позе, не оставя ни малейших подсказок, ни ориентиров.

Единственным способом жизнеисчисления стали ампулы. Когда осталась последняя, Джеймс решил не растягивать очевидный финал и вколол ее полностью. Как последняя рюмка алкоголика то ли перед смертью, то ли перед болью. Все поплыло, как скорлупа грецкого ореха по весеннему ручейку детства. Деревья вновь стали большими и зашумели яркой молодой листвой, умытой пробегавшим мимо дождиком. В росистой траве сверкали придорожные изумруды и нежный голос смехом увлекал в белую березовую чащу. Ласковые пальцы трепетали в волосах, то ли поглаживая, то ли ероша. И как радужная капля на промокашке, по иссохшейся душе растеклось беззаботное спокойствие…

***

И вот получив последний аванс «Девятый» проснулся. Печь была еще тёплая. Пёс привычно ютился где-то под одеялом и часто дышал во сне. Наступала решающая битва. Враги стянули все силы, а свои подкрепление не пришлют. Патронов нет, есть лишь штык, приклад и мужество. Битва за все. На безымянной высоте в стылом окопе…

Лекарство перестанет действовать дня через 3, потом безумие будет кружить над головой, устрашающе показывая свой чёрный глаз урагана, и в какой-то момент смерч подкрадётся и сожмёт до хруста в своих объятиях. И не было еще на Земле людей, способных оседлать этого гнедого коня апокалипсиса.