– Но это большая сумма! Вы не думаете, что тут может быть ошибка?
– Никакой ошибки.
– Может быть, вы неверно прочли цифры и там две тысячи?
– Это написано буквами, а не цифрами, – двадцать тысяч.
Я почувствовала себя, как человек с обычным средним аппетитом, вдруг очутившийся за столом с угощением на сто персон. Тут мистер Риверс встал и надел свой плащ.
– Если бы не такая бурная ночь, – сказал он, – я прислал бы Ханну составить вам компанию, – у вас слишком несчастный вид, чтобы оставлять вас одну. Но Ханна, бедняга, не может шагать по сугробам, как я, у нее недостаточно длинные ноги; итак, я оставляю вас наедине с вашими огорчениями. Спокойной ночи!
Он уже взялся за ручку двери. Внезапная мысль осенила меня.
– Подождите минуту! – воскликнула я.
– Что такое?
– Мне хочется знать, почему мистер Бриггс написал обо мне именно вам, и как он узнал про вас, и почему решил, что вы, живя в таком захолустье, можете помочь ему меня разыскать?
– О! Ведь я священник, – сказал Сент-Джон, – а к духовным лицам нередко обращаются с самыми необычными делами.
Снова брякнула щеколда.
– Нет, этим вы от меня не отделаетесь! – воскликнула я; и в самом деле, его поспешный и туманный ответ, вместо того чтобы удовлетворить мое любопытство, лишь разжег его до крайности. – Это очень странная история, – прибавила я, – и я должна ее выяснить.
– В другой раз.
– Нет! Сегодня, сегодня же! – Я встала между ним и дверью.
Казалось, он был в замешательстве.
– Вы не уйдете, пока не скажете мне всего! – заявила я.
– Лучше бы не сегодня.
– Нет, нет! Именно сегодня!
– Я предпочел бы, чтобы вам рассказали об этом Диана и Мери.
Разумеется, эти возражения довели мое любопытство до предела; оно требовало удовлетворения, и немедленно: так я и заявила Сент-Джону.
– Но я уже говорил вам, что я человек упрямый, – сказал он, – меня трудно убедить.
– И я тоже упрямая женщина, я не хочу откладывать на завтра!
– И потом, – продолжал он, – я холоден, и никакой горячностью меня не проймешь.
– Ну, а я горяча, а огонь растапливает лед. Вот от пламени очага весь снег на вашем плаще растаял; посмотрите на пол, кругом лужи. Если вы хотите, мистер Риверс, чтобы вам простили тяжкое преступление, которое вы совершили, наследив на чистом полу в кухне, – скажите мне то, о чем я вас прошу.
– Ну, хорошо, – ответил он, – я уступаю если не вашей горячности, то вашей настойчивости, – капля долбит и камень. К тому же вы рано или поздно все равно узнаете. Ваше имя Джейн Эйр?
– Ну да, все это мы уже выяснили.
– Вы, может быть, не знаете, что мы с вами однофамильцы? Что мое полное имя Сент-Джон Эйр Риверс?
– Нет, конечно! Теперь-то я вспоминаю, что видела букву «Э» в числе ваших инициалов на книгах, которые вы давали мне читать, но я не спросила у вас, какое имя она обозначает. Ну и что же? Ведь вы не…
Я замолчала; я не осмеливалась допустить, а тем более выразить словами предположение, которое, едва вспыхнув во мне, сразу окрепло и в мгновение ока превратилось в непреложную уверенность. Отдельные факты сплетались и связывались в стройное целое; цепь, до сих пор казавшаяся бесформенной грудой звеньев, растянулась и распрямилась – звено к звену – с законченной и закономерной последовательностью. Я инстинктивно догадалась обо всем, прежде чем Сент-Джон произнес хоть слово. Однако невозможно требовать от читателя такой же догадливости, и потому я должна повторить его объяснения.
– Фамилия моей матери была Эйр; у нее было два брата: один – священник, женившийся на мисс Джейн Рид из Гейтсхэда; другой – Джон Эйр, эсквайр, коммерсант, в последнее время проживавший в Фунчале на Мадейре. Мистер Бриггс, поверенный мистера Эйра, известил нас в августе этого года о кончине дяди и сообщил, что тот оставил все свое состояние сироте, дочери своего брата – священника, обойдя нас, вследствие ссоры между ним и моим отцом, которую оба они так и не могли забыть. Некоторое время спустя он снова написал нам, извещая, что наследница исчезла, и спрашивая, не знаем ли мы что-нибудь о ней. Ваше имя, случайно написанное на листке бумаги, помогло мне разыскать ее. Остальное вам известно.
Он снова собрался уходить, но я прислонилась спиной к двери.
– Дайте мне высказаться, – заявила я, – дайте мне перевести дух и хоть минутку подумать. – Я замолчала; он стоял передо мной со шляпой в руках, вполне спокойный. Я продолжала:
– Ваша мать была сестрой моего отца?
– Да.
– Следовательно, моей тетей…
Он отвесил мне поклон.
– И мой дядя Джон был вашим дядей Джоном? Вы, Диана и Мери – дети его сестры, а я – дочь его брата?
– Без сомнения.
– Так вы трое – мой кузен и мои кузины; значит, мы одной семьи – в нас общая кровь?
– Мы двоюродные, да.