Джейн Эйр

Двадцать лет назад бедный священник, еще не получивший прихода – фамилия его пока не важна, – влюбился в дочь богатого человека, она влюбилась в него и вышла за него замуж вопреки возражениям всех своих близких, которые поэтому отреклись от нее сразу после свадьбы. Не прошло и двух лет, как оба опрометчивых супруга сошли в могилу и упокоились рядом под одной плитой. (Я видел их могилу: она со многими другими составляет как бы мощеный двор огромного кладбища, которое окружает черный от копоти старинный собор в разросшемся фабричном городе в ***шире). Они оставили дочь, которую в самую минуту ее рождения приняла в объятия милость ближних – столь же холодная, как сугробы, в которых я чуть было не увяз нынче вечером. Милость ближних водворила беспомощную малютку в дом богатых родственников ее матери. Тетку звали (теперь я дохожу до имен) миссис Рид, и она жила в поместье Гейтсхед… Вы вздрогнули – вам послышался какой-то шум? Думаю, это просто крыса на чердаке классной комнаты за стеной: до того, как я привел ее в порядок и перестроил, она была простым амбаром, а амбары обычно кишат крысами. Но далее. Миссис Рид держала сиротку у себя в доме десять лет – были ли это для нее счастливые годы или нет, я не знаю, так как мне никто ничего об этом не говорил, но в конце указанного срока ее отослали в известный пансион – в Ловудский приют, где вы так долго жили сами. По-видимому, она там показала себя с наилучшей стороны: из ученицы стала учительницей, как и вы. Право же, я замечаю много параллелей ее истории с вашей. Она покинула Ловуд, чтобы стать гувернанткой. Опять-таки ваши судьбы оказались сходными. Она стала воспитательницей девочки, опекаемой неким мистером Рочестером.

– Мистер Риверс! – перебила я.

– Я догадываюсь о ваших чувствах, – сказал он, – но сдержите их еще немного. Я уже почти кончил, так дослушайте меня до конца. О мистере Рочестере мне известно лишь то, что он предложил этой юной девушке брак, но у самого алтаря она узнала, что он женат и его жена жива, хотя и сумасшедшая. Как он повел себя дальше, какие намерения у него были, можно лишь предположить, но когда произошло некое событие и понадобилось навести справки о гувернантке, выяснилось, что она уехала, причем никто не знал когда, куда или как. Она покинула Тернфилд-Холл ночью. Все поиски оказались тщетными. Окрестности были обысканы, но так ничего и не выяснилось. Однако найти ее нужно было весьма настоятельно: объявления поместили во все газеты. Сам я получил письмо от некоего мистера Бригса, нотариуса, с изложением подробностей, которые я только что сообщил вам. Ведь правда удивительная история?

– Скажите мне только одно, – воскликнула я. – Раз вам столько известно, конечно же, вы можете рассказать мне про мистера Рочестера. Как он? И где? Что делает? Здоров ли он?

– О мистере Рочестере мне ничего не известно. В письме упомянут лишь преступный обман, о котором я говорил. Лучше вам спросить, как фамилия гувернантки и по какому поводу ее разыскивают.

– Так, значит, никто не ездил в Тернфилд-Холл? Никто не говорил с мистером Рочестером?

– Полагаю, что нет.

– Но ему писали?

– Разумеется.

– И что он ответил? У кого его письмо?

– Мистер Бригс указывает, что ответ он получил не от мистера Рочестера, но от дамы, которая подписалась «Элис Фэрфакс».

Я похолодела от отчаяния. Видимо, сбылись мои худшие опасения: скорее всего он покинул Англию и с беззаботностью отчаяния поспешил в какое-нибудь былое свое убежище в Европе. И какой опиум от страшных страданий, какую отдушину для своих бурных страстей избрал он там? Я не смела искать ответа на эти вопросы. О, мой бедный патрон – одно время почти мой муж, которого я часто называла «мой дорогой Эдвард!».

– Видимо, он был очень дурным человеком, – заметил мистер Риверс.

– Вы его не знаете, так не выносите ему приговора! – возразила я с горячностью.

– Хорошо, – ответил он негромко. – Да и мои мысли заняты совсем не им. Я должен закончить свой рассказ. Так как вы не спросили о фамилии гувернантки, я должен назвать ее по собственному почину… погодите… вот она… Всегда полезно наиболее важные подробности иметь в письменном виде, ясно запечатленными черным по белому.

Вновь он неторопливо достал бумажник, открыл его, порылся в нем и из одного отделения извлек мятый клочок бумаги, явно оторванный второпях. Я узнала его текстуру, ультрамариновые и карминные мазки. Это был край листа, прикрывавшего портрет. Сент-Джон встал и поднес клочок к моим глазам. Я прочла написанные тушью моим почерком слова «Джейн Эйр», без сомнения, плод минутной рассеянности.

– Бригс написал мне о некой Джейн Эйр, – сказал он. – Объявления адресовались некой Джейн Эйр. Мне же была известна Джейн Эллиот, хотя некоторые подозрения у меня и появились. Однако лишь вчера они превратились в уверенность. Вы признаете, что это ваша настоящая фамилия, и отказываетесь от вымышленной?

– Да-да! Но где мистер Бригс? Возможно, ему о мистере Рочестере известно больше, чем вам?