В Вестминстере Джейн и Генрих спустились с барки на берег и рука об руку во главе процессии направились к Вестминстерскому аббатству, где послушали мессу. Когда были освящены гостии[23], Джейн склонила голову и впервые за этот день ощутила ликование. Тут она вспомнила, почему решила стать королевой и какого блага хотела достичь. Ей пришел на память отец Джеймс; когда-то давным-давно он говорил ей о Цицероне и его идее высшего блага. Что лучше: еретичка, которая изображает из себя королеву, попирает истинную веру и злоумышляет против истинной королевы и ее дочери, или добродетельная королева, которая стремится восстановить подлинную религию и права законной наследницы престола? Разве можно было сомневаться, на чьей стороне находится высшее благо?
Шествие по улицам Лондона не планировалось. Генрих сказал, что это подождет до коронации. Джейн обрадовалась: сегодняшних церемоний ей хватило с избытком, – и испытала огромное облегчение, когда наконец оказалась в своих покоях во дворце Йорк.
– Вы хорошо справились, дорогая! – похвалил ее Генрих, когда они сели ужинать в тот вечер. – Народ любит вас! А когда вы порадуете их принцем, они возлюбят вас еще сильнее.
– Молюсь, чтобы этот счастливый день поскорее настал, – ответила она.
Еще три недели, и она сможет надеяться, что в этом месяце зачала ребенка.
Генрих улыбнулся ей:
– Если не настанет, то не от недостатка попыток! – Король разломил белый хлебец и обмакнул его в похлебку. – Дорогая, Екатерина и Анна были коронованы в течение нескольких недель после того, как стали королевами, но вам придется подождать. Моя казна настолько истощена, что я не могу сейчас провести еще одну коронацию. Надеюсь, скоро мои сундуки пополнятся сокровищами монастырей, и тогда я устрою для вас церемонию, какой вы заслуживаете.
– Я согласна подождать, – сказала Джейн.
– Не думайте, что ждать придется долго. Я планирую организовать все в конце октября, тогда для вас построят барку, каких еще не видели в Англии. Она будет сделана в форме буцентавра – церемониального знака дожей, они использовали его при венчании Венеции с морем.
– Это будет прекрасно!
Джейн улыбнулась и подумала: интересно, во сколько это обойдется? Она надеялась, что затраты окупятся не благодаря богатствам, украденным у монастырей.
Генрих положил ей несколько кусочков цыпленка в кислом соусе:
– Вы пройдете на своей новой барке из Гринвича в Тауэр, потом с триумфом проедете по Лондону, где, как обычно, будут устроены живые картины, и проследуете в Вестминстер, и там на следующий день будете коронованы.
Джейн уже видела свою корону. Генрих сдержал слово, и ее принесли показать ей. Как она и надеялась, это был тот убор, который носила королева Екатерина: открытый золотой венец немалого веса, украшенный сапфирами, рубинами и жемчугом. Эту корону Джейн наденет с радостью и на самом деле почувствует себя королевой. А пока она с болью в сердце ощущала, что не обладает ни величием Екатерины, ни самоуверенностью Анны.
Джейн стояла на галерее над Вестминстерскими воротами в Уайтхолле и махала рукой вслед уезжавшему открывать сессию парламента Генриху. За спиной у нее собрались дамы. Леди Ратленд из кожи вон лезла, демонстрируя дружелюбие. Леди Монтигл, по обыкновению, была столь же очаровательна манерами, как мила лицом, а Маргарет Дуглас в последнее время имела такой вид, будто лелеяла в душе какой-то восхитительный секрет. Джейн сделала себе мысленную заметку: «Поговорить с Маргарет»; но сперва нужно узнать, что думает Генрих по поводу ухаживаний за ней Томаса Говарда.
Эдвард участвовал в официальном открытии парламента. Он приехал во дворец Вестминстер, одетый с подобающей виконту роскошью, и пришел в покои королевы незадолго до обеда, чтобы рассказать о происходящем. Джейн очень обрадовалась его появлению.
– Лорд-канцлер, произнося на открытии речь, обращенную к обеим палатам, долго говорил о преступлениях королевы Анны. Меня это удивило, – сказал Эдвард, сбрасывая с плеч накидку. – Он выразил свою мысль очень деликатно, вроде как посетовал, что король, будучи разочарован в двух первых браках, ради благополучия своего королевства был вынужден вступить в третий, и добавил, что такого самопожертвования никогда не требуется от обычного человека.
– Вот как? – Джейн почувствовала себя униженной. – Не думаю, что здесь нашлось хоть какое-то место жертвенности!