– Как только мои ноги придут в порядок, я отправлюсь охотиться, – сообщил ей король. – Не бойтесь, я условился с Тайным советом, что не уеду далеко. Буду держаться самое большее в шестидесяти милях отсюда, ведь, по вашему мнению, до родов осталось меньше времени, чем вы рассчитывали, когда начали быстро прибавлять. Поверьте, я не забываю о том, как важно исполнение наших надежд, от этого зависит наш собственный покой и благополучие моего королевства.
Джейн немного успокоилась, хотя шестьдесят миль – довольно большое расстояние. Однако через два дня она снова приуныла: король сообщил ей, что из-за чумы хочет минимизировать риск заражения и сократить количество находящихся в Хэмптон-Корте людей.
– Поэтому я перееду со своим двором в Эшер и там буду ждать счастливых известий.
– Я буду скучать без вас, – сказала ему Джейн, едва сдерживая слезы.
– Это недалеко, – ответил Генрих. – Я доберусь сюда за час, если понадобится.
И принялся радостно описывать нишу для рыцарской таблички принца, которую он готовил в Виндзоре, но Джейн едва слушала его. Она могла думать только о том, что король от нее уезжает, а из всех людей, которых она хотела бы сейчас иметь рядом с собой, Генрих был нужен ей больше всех.
– Ждать уже недолго, ваша милость, – сказала повитуха, опуская сорочку Джейн. – Принц появится со дня на день.
Но тот, похоже, не торопился. Заканчивалась первая неделя октября. Мария, которая обещала присутствовать на крестинах ребенка одного из своих арендаторов, поспешила в Хансдон, уверенная, что в результате пропустит радостное событие при дворе, однако, когда она вернулась, Джейн все еще была на сносях.
Два дня спустя ближе к вечеру она почувствовала легкие спазмы, как будто начинались месячные крови, потом это ощущение повторилось. Затем потоком отошли воды.
– Ваша милость, вам нужно лечь, – сказала акушерка. – Роды начались, но, так как у вас первый ребенок, это может занять какое-то время.
Генриху сообщили. Из Эшера пришел ответ: король послал герольдов в Лондон для оглашения радостного известия. Скоро по милости Божьей зазвонят колокола, оповещая людей о счастливом событии.
Схватки наступали регулярно, терпеть боль Джейн могла, только расхаживая по комнате взад-вперед. Когда они стали более сильными и частыми, лучше было, если наклонишься вперед и схватишься за стол. Немного погодя она уже не знала, что с собой делать: схватки были очень сильные, и так продолжалось всю ночь.
А потом все прекратилось; Джейн была рада передышке, хотя беспокоилась, что она предвещает. Акушерка заверила ее, что тут нет ничего необычного.
– Схватки возобновятся немного погодя, – сказала она.
Джейн провела день, лежа в постели и разговаривая с дамами. Они исполняли для нее музыку и показывали крошечные вещи из приданого, которое приготовили для новорожденного. Наготове стояли две колыбели: большая позолоченная – церемониальная, с гербом Англии, в которой принца будут показывать гостям, – и маленькая, где он будет спать. Вечером Джейн рассказали, что по всему Лондону звонят в колокола, во всех приходских церквах служат мессы, а народу на них собирается столько, что все не умещаются внутри и толпятся у дверей на улицах. Из собора Святого Павла к Вестминстерскому аббатству прошла торжественная процессия духовенства в праздничных ризах, а лорд-мэр и олдермены вели за собой членов торговых гильдий и ливрейных компаний из Сити: все молились о благополучном исходе родов.
В пять вечера схватки начались снова, по мере приближения ночи они усиливались. Каждый новый приступ Джейн сопровождала криком, так ей было легче. Элеонор Ратленд и Мэри Монтигл завязали на ней специальный родильный пояс – длинный кусок пергамента, на котором была написана молитва к святой Маргарите Антиохийской.
– Ее заступничество особенно помогает женщинам при родах, – сказала Мэри.
Но очевидно, святая Маргарита была занята где-то в другом месте, потому что Джейн не испытала никакого облегчения.
– Распахните все двери и шкафы, – настаивала Лиззи. – Это раскроет лоно.
Но это тоже не помогло. Джейн находилась в таком плачевном состоянии, что акушерка быстро приготовила настой из макового семени, пижмы, петрушки, мяты, кресса, ивовых листьев и кирказона, который дал несчастной роженице благословенное забытье, и она проспала самые тяжелые приступы.
Однако в полночь Джейн проснулась от невыносимой боли и начала кричать. В одурманенном состоянии она забыла, отчего ей больно, и решила, что, если будет кричать достаточно громко, кто-нибудь придет и прекратит ее страдания.
Действие снотворного постепенно проходило, и Джейн сквозь туман в глазах различила столпившихся вокруг ее постели женщин, которые тревожно переговаривались. Она снова закричала, чтобы они обратили на нее внимание.
– Вы должны тужиться, мадам, – говорила ей акушерка. – Тужьтесь! Ребенок вот-вот родится, но без вашей помощи он не может.