Но не все оказались такими слабыми, как она. Сердце Джейн запело при известии, что Екатерина отказалась присягать. Однако ликование длилось лишь до тех пор, пока Джейн не осознала, к чему это может привести ее любимую госпожу. Каждый день она молилась, чтобы король не заточил Екатерину в Тауэр. Все говорили, что добрая королева не совсем здорова и не вынесет заключения, но разве не этого добивался король? Разве не он замуровал ее в сыром, непригодном для жизни доме?
После нескольких недель беспокойства Джейн начала надеяться, что Екатерину не подвергнут суровому наказанию. В разгаре лета бывшую королеву сослали еще дальше от Лондона – в замок Кимболтон, о котором леди Ратленд сказала, что это хорошо обустроенный дом. Даже если Екатерине придется жить там под домашним арестом, комфорт ей обеспечен. Это уже неплохо и, даст Бог, здоровье злосчастной узницы улучшится.
Однако петля затягивалась. Анна с превеликим удовольствием сообщила своим дамам, что отныне любой, кто скажет или напишет что-либо, ставящее под сомнение или умаляющее законность брака между ней и королем или порочащее его наследников, будет объявлен виновным в государственной измене.
– Которая карается смертью, – триумфально завершила она.
Джейн не поднимала глаз. Безумием было бы выдать выражением лица свое неодобрение услышанного. Она не обладала храбростью Фишера, Мора или Екатерины. В любом случае какое влияние могло оказать мнение деревенской девушки, какой она, в сущности, и была, на грандиозные перемены, которые претерпевала Англия?
Анна раздалась вширь из-за ребенка и стала нервной. Она часто говорила о своей уверенности, что это будет мальчик, новое воплощение своего отца. Король часто навещал супругу и обращался с ней так нежно, будто та была сделана из стекла.
Однажды теплым июльским вечером Анна встала и потерла поясницу.
– Думаю, принц на пути к нам, – сказала она и слабо улыбнулась своим дамам. – Это случилось раньше, чем я предполагала. Мне следовало раньше удалиться в свои покои.
– Вашей милости нужно лечь, – посоветовала старая няня Анны миссис Орчард.
– Я бы хотела, чтобы здесь была моя сестра, – сказала Анна, так как Мэри Кэри уехала домой на лето, чтобы побыть с детьми, и запоздала с возвращением. – И моя мать. О-ох, вот опять! – Она поморщилась. – Да, пожалуй, мне лучше лечь, хотя в прошлый раз схватки было легче терпеть стоя. Леди!
Все придворные дамы встали и проводили королеву в спальню, а Маргарет Дуглас поспешила сообщить королю о происходящем.
Джейн и остальные фрейлины остались стоять, где были. Незамужним женщинам не полагалось присутствовать и помогать при родах. Но они слышали крики Анны, которые становились громче и надрывней по мере того, как вечер переходил в ночь. Леди Маргарет сидела с ними, потому что сама была не замужем. Все нервно переглядывались, зная, что когда-нибудь им тоже придется терпеть родовые муки.
– Король сказал, что будет ждать новостей в своих личных покоях, – в третий раз повторила Маргарет.
Ни одного мужчину, даже врача, не допускали к королеве во время родов, и Джейн полагала, что это очень мудрое правило, потому что какая женщина захочет, чтобы в такой момент ее видел мужчина?
Крики стихли. Девушки снова переглянулись. Не прошло и двух часов! А потом они услышали жуткий вой загнанной в угол лисицы. Это была королева. Джейн застыла.
– Послать за королем? – нервно спросила Марджери.
– Я пойду, – сказала леди Маргарет и умчалась.
Завывания и причитания продолжались. Фрейлины в трепете ждали, понимая: случилось нечто ужасное.
Крики Анны стихли, когда они услышали звук приближающихся шагов. Двери антикамеры распахнулись, и церемониймейстер провозгласил:
– Дорогу его величеству королю!
– Король! Король! – закричали женщины внутри.
Фрейлины торопливо присели в реверансах, в комнату влетел Генрих, пронесся мимо них и сам открыл дверь в спальню. Наступила тишина, дверь за ним закрылась.
Джейн осенила себя крестом. Ребенок мертв или родился уродец, тут не было сомнений. Хотя Джейн и не любила Анну, ей все равно стало по-сестрински жаль несчастную. Это трагедия для женщины – много месяцев терпеть неудобства, связанные с беременностью, и потерять ребенка, когда все уже позади. Легко было королю – и вообще мужчинам – требовать сыновей; им ведь не приходилось их вынашивать.
Все молчали, но шитьем никто не занимался. Появилась повитуха с маленьким свертком в руках и быстро унесла его. Фрейлины смотрели ей вслед, в глазах девушек застыл ужас. А потом открылась дверь и вышел король; на нем лица не было, в голубых глазах стояли слезы.
– Вы никому об этом не скажете, – приказал он.
Голос его оборвался, и Генрих опустился в пустующее кресло королевы. Никто не шевелился. И тут Джейн – откуда только у нее храбрость взялась? – вышла вперед и положила руку на вздымающееся плечо короля. Остальные разинули рты; никому не позволялось прикасаться к миропомазанному владыке, если он сам не предложит это. Но король был человеком, причем сильно расстроенным.