Джек

Наконец на всех стенных и башенных часах, на всех соседних колокольнях пробило двенадцать ударов — то был час завтрака, который делит рабочий день на две примерно равные половины. На этот веселый перезвон пустые желудки обитателей ответили заунывным урчанием. И в то время, как на расположенных поблизости фабриках воцарялась тишина и даже в самых бедных хибарах зажглись очаги, а на них потрескивало жаркое, распространяя вокруг аппетитный запах, педагоги и ученики, не зная, как убить время, пребывали в нетерпеливом ожидании манны небесной, но манна так на них и не посыпалась.

Вообразите себе эту голодную гимназию, оставшуюся без еды, затерянную, точно утлый челн, среди поглощающих пищу людей!

Лица у «питомцев жарких стран» вытянулись, глаза полезли на лоб, и они ощущали, как вместе с голодными спазмами в них пробуждаются старые людоедские инстинкты. Около двух часов дня г-жа Моронваль-Декостер, несмотря на свой врожденный аристократизм, решила самолично пойти к колбаснику за провизией: доверить это кому-нибудь из проголодавшихся гимназистов она не отважилась, ибо они могли все уничтожить по дороге.

Когда она возвратилась, нагруженная длинными батонами и свертками в промасленной бумаге, ее встретили восторженным «ура». Лишь теперь, словно трапеза подкрепила не только их силы, но и угасшее было воображение, все принялись поверять друг другу свои домыслы и страхи в связи с загадочным исчезновением маленького короля. Сам Моронваль не верил, что это несчастный случай, — у него были самые веские резоны опасаться побега.

— Сколько ему дали денег? — спросил он.

— Пятнадцать франков, — робко ответила жена.

— Пятнадцать франков!.. Ну, тогда сомнения нет, он дал стрекача.

— Положим, с пятнадцатью-то франками до Дагомеи не доберешься, — заметил доктор.

Моронваль только покачал головой и, не мешкая, поспешил в полицейский участок заявить об исчезновении воспитанника.

Случай этот грозил ему неприятностями. Надо было любой ценой найти мальчишку, не допустить, чтобы тот попал в Марсель. Мулат побаивался возмущения «мусье Бонфиса». Ну, а потом вокруг столько злых языков! Юный король мог ведь пожаловаться на дурное обращение и опорочить пансион. Вот почему в своих показаниях комиссару полиции Моронваль особо подчеркнул, что Маду унес с собой значительную сумму денег. Но тут же, разыгрывая бескорыстие, добавил, что меньше всего его занимают деньги, главным образом его тревожат те опасности, которые подстерегают несчастного ребенка, бедного маленького короля, обездоленного изгнанника, лишившегося трона и родины.

Говоря так, этот зверь вытирал глаза. Полицейские утешали его:

— Не беспокойтесь, господин Моронваль, мы его разыщем!

Однако Моронваль очень беспокоился. Вместо того, чтобы терпеливо дожидаться результатов поисков, как ему советовал полицейский комиссар, он, не теряя времени, выступил в поход в сопровождении всех «питомцев жарких стран», в том числе нашего приятеля Джека, чтобы помочь полиции.

То были настоящие экспедиции к ближним и дальним парижским заставам. Мулат расспрашивал таможенных чиновников, описывал приметы Маду, а дети тем временем не спускали глаз с больших, начинавшихся у городской черты дорог, следя, не появится ли между пустыми повозками или шеренгами солдат черная, похожая на обезьяну фигурка маленького короля. Потом все шли в префектуру — к тому времени, когда туда поступают донесения, или же спозаранку обходили полицейские участки, когда отворяются двери камер и начинают сортировать обильный улов заброшенных ночью сетей, в которых бьются и случайно попавшие сюда бедняги и гнусные злоумышленники.

Сколько тины поднимают эти чудовищные сети с кишащего преступлениями дна большого города! Порою тина эта красного цвета, и, когда ее взбаламутят, оттуда поднимается приторный запах крови и преступления.

До чего нелепая мысль — водить сюда детей, чтобы они глазели на эти мерзости и с трепетом, содрогаясь от страха, прислушивались к мольбам и воплям, проклятьям и рыданьям, к диким песням — ко всей адской музыке, которую можно услышать в набитых людьми помещениях; она-то, эта тоскливая, скребущая душу музыка, и принесла полицейским участкам прозвище «скрипка»!

Такие походы директор гимназии, видимо, и именовал «приобщением воспитанников к парижской жизни».

«Питомцы жарких стран» далеко не всё понимали из того, что видели и слышали, но у них осталось мрачное впечатление. Особенно Джек, более тонкий и развитой, чем другие, возвращался из этих походов с тоской в душе, встревоженный, издерганный, напуганный приоткрывшимся ему дном столицы. И порою он со страхом думал: «А что, если там Маду?»

Но он тут же успокаивался, говоря себе, что негритенок, должно быть, уже далеко, что он во всю прыть бежит по дороге в Марсель; Джек представлял себе эту дорогу прямой, как цифра «1», в конце ее простиралось море, а на море он видел готовые к отплытию суда.

Каждый вечер, входя в дортуар, Джек с радостью замечал, что кровать его маленького друга пустует.