Джек

Когда Джек, запыхавшись, подошел к еще открытым заводским воротам, он услышал за собой шаркающие шаги и хриплое дыхание, и почти тотчас же чья-то большая рука опустилась на его плечо. Обернувшись, мальчик увидел какое-то рыжее чудище. Незнакомец улыбался, отчего все лицо у него пошло мелкой рябью морщинок, и протягивал подобранную им фуражку. Уже во второй раз после своего приезда в Эндре Джек видел эту славную улыбку и чем-то знакомое лицо. Но где же он прежде встречал этого человека? Ах да, черт побери! На дороге в Корбейль! Ведь это же тот самый бродячий торговец, убегавший тогда от грозы с ворохом шляп на спине!.. Но в ту минуту ему уже некогда было возобновлять знакомство. Сторож, спускавший флаг, крикнул:

— Эй, Ацтек!.. Поторопись!

Мальчик успел схватить злополучную фуражку и поблагодарить Белизера; тот захромал по улице.

В этот день, стоя у тисков, Джек уже не чувствовал себя таким заброшенным, таким одиноким. Перед глазами у него была живописная дорога в Корбейль — она вилась прямо по кузнечному цеху, окруженная парками, зелеными лужайками, по ней катил кабриолет доктора Риваля, возвращавшегося вечером домой мимо леса. Свежесть лугов, о которых он грезил, и реки, которую он себе представлял здесь, в этом аду, наполняла его лихорадочной дрожью, мальчика кидало то в жар, то в холод. Выйдя с заводского двора, Джек по всему Эндре искал Белизера, но бродячий торговец исчез. Не появился он ни на следующий день, ни позднее. Постепенно эта уродливая физиономия, которая напоминала мальчику такую чудесную пору, изгладилась из его памяти, но происходило это медленно, с таким же трудом, с каким шагал по дорогам торговец. И опять наступило одиночество…

В цеху его невзлюбили. Всякое скопище людей нуждается в козле отпущения, в существе, над которым зло издеваются, на ком срывают раздражение, вызванное усталостью. В кузнечном цеху эта незавидная роль пришлась на долю Джека. Другие ученики — почти все родом из Эндре, сыновья или младшие братья местных рабочих — всегда могли найти себе защиту, и их не трогали. Охотнее всего преследуют слабых, безответных, ни в чем не повинных, зная, что это пройдет безнаказанно. А за Джека некому было вступиться. Старший мастер, найдя, что ученик слишком уж «хлипкий», перестал обращать на него внимание, и Джек превратился в мишень для жестоких выходок мастеровых. В самом деле, зачем он вообще сюда явился, этот тщедушный парижанин, который и говорит-то не так, как другие, и, обращаясь к товарищам, то и дело вставляет: «Да, сударь… Спасибо, сударь…»? Им все уши прожужжали каким-то там его призванием к механике. А на поверку оказалось, что Ацтек ни черта в ней не смыслит. Даже заклепки сделать не умеет. И вскоре от презрения мастеровые перешли к холодной жестокости: так грубая сила мстит утонченной слабости. Не проходило дня, чтобы ему не устроили какую-нибудь каверзу. Больше всех свирепствовали ученики. Однажды кто-то из них протянул ему брусок железа с раскаленным, но уже потемневшим концом: «Держи, Ацтек!» Мальчик неделю провалялся в больнице! Я уже не говорю о грубых, неуклюжих шуточках окружавших его людей, которые привыкли ворочать громадные тяжести и потому не отдавали себе отчета в силе своих дружеских тумаков…

Лишь по воскресеньям Джек немного приходил в себя и отвлекался. Он вытаскивал из ящика одну из книг доктора Риваля и шел с нею на берег Луары. Там, на косе, далеко врезавшейся в воду, стояла старая, наполовину разрушенная башня, которую все называли башней святого Эрмелана; она походила на древнюю сторожевую вышку времен норманнских набегов.

Он устраивался у подножия этой башни, в расселине утеса, клал на колени раскрытую книгу и, как очарованный, глядел на расстилавшуюся перед ним реку, на плещущие волны. В воздухе разносился колокольный звон со всех окрестных церквей, возвещая воскресный отдых и покой. По речной глади скользили суда, далеко-далеко, в разных местах, с визгом и смехом купались дети.

Мальчик читал, но некоторые книги доктора Риваля были слишком трудны для него. Чтобы понять их, ему не хватало знаний, развития; они оставляли в его душе добрые семена, которые могли прорасти лишь много позднее. Джек откладывал книгу и мечтал, прислушиваясь к плеску воды, набегавшей на камни, к мерному рокоту волн. В эти минуты он был далеко, очень далеко и от завода и от работы, он мысленно был с матерью и со своей маленькой подругой, он вспоминал другие воскресные дни, когда он был так нарядно одет и так счастлив, ему мерещились площадь перед церковью после обедни, прогулки по окрестностям Этьоля с разряженной Шарлоттой, просторная аптека, где он играл вместе с Сесиль, и белый ее передничек, словно ясная детская улыбка, озаряющая все вокруг.

На несколько часов он забывал обо всем и был счастлив. Но пришла осень с холодными, бесконечными дождями и резким ветром, и Джеку пришлось прекратить прогулки к башне святого Эрмелана. Теперь он проводил воскресные дни в доме Рудика.