Джек Кетчам. Повести и рассказы.

Подзаголовок "Под псевдонимом Ежи Ливингстон" я выбрал потому, что более половины рассказов подписаны этим именем, а остальные — моим собственным. Почему-то Ежи кажется подходящим для этого сборника. Мой псевдоним является одновременно шуткой, игрой слов и данью уважения очень хорошему писателю, каким и я надеялся когда-нибудь стать. Я вырос в Ливингстоне, штат Нью-Джерси, городке на берегу реки Гудзон. Моя мама все еще живет там. Когда я был студентом, на меня произвели сильное впечатление книги "Садовник" и "Раскрашенная птица" Ежи Косински.

Следовательно, Ежи Ливингстон.

Мне было тридцать лет, когда я подписался этим именем под рассказом "Навязчивая идея", сочиненным по настоянию моей подруги, которая сказала, что если я такой охуительный писатель, то должен поднять свою напыщенную вычурную жопу, доказать это и просто продать хоть что-нибудь, черт бы меня побрал. На самом деле рассказ, который я написал в ответ на этот вызов, стал первым моим художественным произведением, которое купил мужской журнал. Журнал о ебле. "Шик", если быть точным, и я был ужасно рад этому.

Но я был не совсем уверен, как мои родственники и друзья моих родителей отреагируют на все эти "раздвинутые половые губы".

Поэтому я спрятался от города, в котором вырос, за названием города, в котором вырос. Это показалось мне хорошей идеей, так что Ежи Ливингстон на некоторое время стал моим порно псевдонимом.

Три долгих года я вкалывал, как собака, в аду литературного агентства, но, в конце концов, бросил это занятие и снова обрел свободу. Меня поддерживали пособие по безработице и редкие денежные переводы из журналов. В местах, которые я выбирал для игры, стояли длинные ряды бутылок с янтарной жидкостью, которая успокаивала меня и меняла мое представление о том, что дозволено в некоторых вопросах дружбы, ухаживания и соблазнения.

Некоторые из этих бутылок предали меня. Некоторые из этих проклятых бутылок угнетали меня или делали глупым. Или даже заставляли меня при случае поклоняться какому-нибудь холодному белому богу, в открытый рот которого кто-то недавно насрал.

Я это понял и принял. Потому что большинство этих бутылок я считал своими друзьями. Они обладали способностью развязывать язык и облегчать мой груз и груз других людей, мужчин и женщин, они располагали к общению, смеху, танцам, к приятным томительным беседам до рассвета, а иногда, когда мне везло, к высвобождению других, более теплых грузов в мягкие влажные карманы тайны.