Джек Лондон: Одиночное плавание

Интересно и вот что: из биографии в биографию кочует информация о том, что юный Лондон владел яликом. Во всяком случае, ялик фигурирует в русскоязычных биографиях и переводах англоязычных (И. Стоуна и др.). Честно говоря, у автора данной книги это всегда вызывало удивление: какой такой ялик? Куда на нем поплывешь? Что-то тут явно не так. Ведь ялик — это шлюпка. Маленькая шлюпка (не путать с ялом — большой шлюпкой!) с одной-двумя парами весел, рассчитанная на два-три, максимум — четыре человека. Однако в оригинале (у самого Джека Лондона и у его англоязычных биографов) приобретение называется skiff, что, конечно, не равно ялику. Ялик — только одно из значений этого слова, среди других есть и «лодка», и «лодка-плоскодонка», и «скиф-одиночка». Переводчики, не мудрствуя лукаво и не заглядывая в толковый словарь, где обозначено: skiff — небольшая, плоскодонная беспалубная (открытая) лодка с острым носом и плоской (квадратной, «транцевой») кормой, — воспользовались первым значением и перевели просто: «ялик». Очевидно, что с яхтенным спортом никто из них связан не был. Так вот, у юного Лондона был швертбот — небольшое плоскодонное парусное беспалубное судно, с выдвижным килем (швертом), предназначенное для плавания по мелководью. Такие суда (иной раз и довольно большие — с палубой и водоизмещением в тонны, а то и в десятки тонн) были широко распространены в акватории заливов Сан-Франциско и Сан-Пабло. Глубины там небольшие, множество мелей, да и уровень воды постоянно меняется в зависимости от прилива и отлива.

Вот эти воды и бороздил юный Лондон на своем маленьком швертботе с гафельным (скорее всего) вооружением, — учась, привыкая, совершенствуя навыки плавания под парусом, — весной, летом и осенью 1890 года. Конечно, далеко от берега он не отходил и не совершал больших переходов, но все равно это был новый, захватывающий опыт и большая школа — он проверил себя и поверил в собственные силы. И не стоит с пренебрежением относиться к его плаваниям. В «Рассказах рыбачьего патруля» есть такие строки: «Залив Сан-Франциско так огромен, что штормы, которые на нем свирепствуют, для океанского судна подчас страшнее, чем самая яростная непогода в океане»[47]. Все это он испытал сам и хорошо знал, о чем пишет.

Так — с маленьким швертботом и недальними прогулками — в жизнь его вошло море. Такая новая и безграничная вселенная, о которой он только читал в приключенческих книгах, но которая преобразит его жизнь и с которой он теперь не расстанется никогда. Пока эта вселенная ограничивалась прибрежными водами залива, но впереди были моря и открытый океан. Джонни еще не знал, как это произойдет, но тогда, в четырнадцать, уже был уверен и предчувствовал, что это обязательно случится. И предчувствие это не обмануло, хотя окончание первой его навигации и зима 1890/91 года, казалось, не сулили ничего подобного. Впрочем, дадим слово самому Лондону:

«Едва мне стукнуло пятнадцать, я поступил на консервную фабрику. Несколько месяцев подряд я работал самое меньшее по десять часов в день. Прибавьте к этому обеденный перерыв, ходьбу на фабрику и с фабрики, время на то, чтобы утром встать, одеться и позавтракать, а вечером — поужинать, раздеться и лечь, и от суток останется от силы девять часов — здоровому подростку успеть бы только выспаться! Бывало и так, что нас не отпускали домой до полуночи. А иногда рабочий день длился по восемнадцать и двадцать часов. Один раз мне пришлось простоять возле машины тридцать шесть часов без смены. Несколько недель подряд я уходил с фабрики не раньше одиннадцати, добирался до постели лишь к половине первого, а в половине пятого уже вставал и, наскоро одевшись и перекусив, спешил на работу, чтобы ровно в семь по гудку быть возле машины».

Консервная фабрика, о которой пишет Лондон в романе «Джон Ячменное Зерно», располагалась неподалеку от их дома, и большинство ее работников были такими же подростками, как он. Звали их «рабочей скотиной» (working beast) — в глаза и за глаза, на фабрике и вне ее. Но таков был удел большинства молодежи западного Окленда — идти работать за десять центов в час. Другой работы не было, а работать — необходимо, иначе на что есть и одеваться.

Разумеется, это был не его выбор, однако так сложились обстоятельства. Единственным добытчиком в семье был отчим (Флора постоянной работы не имела), но, возвращаясь как-то с работы, он попал под поезд и получил увечья. И, чтобы обеспечить семью, Джонни пришлось устраиваться на работу. Он, как помним, и так трудился, но одними газетами и кегельбаном семьи не прокормить. А теперь ему нужно было именно «кормить семью». Так он очутился на консервной фабрике.

Ирвинг Стоун в биографии писателя весьма живописно показал, «как все было»: