«В январе мне стукнуло двадцать три. Рост без обуви пять футов семь-восемь дюймов — морская жизнь подкоротила меня. В настоящее время вес 168 фунтов, но легко увеличивается до 180, когда живу на свежем воздухе и обхожусь без удобств. Чисто выбрит, иногда отпускаю светлые усы и темные баки, но ненадолго. Гладкое лицо делает мой возраст неопределенным, так что даже придирчивые судьи дают мне то двадцать, то тридцать. Зеленовато-серые глаза, густые сросшиеся брови, темные волосы. Лицо бронзового цвета, ставшее таковым из-за длительных и постоянных встреч с солнцем, хотя теперь, благодаря отбеливающему процессу сидячего образа жизни, оно, скорее, желтое. Несколько шрамов, нет восьми верхних передних зубов, что обычно скрывает искусственная челюсть. Вот и весь я»[159]
.Как видим, и здесь писатель кокетничает. Но ему хотелось выглядеть более значительным. Извинительно.
Нетрудно заметить (это обстоятельство отмечают многие биографы), что основной темой в переписке молодых людей, очень обоих занимавшей, была проблема достижения успеха на литературном поприще: как надо писать, чтобы текст понравился редактору; какие жанры и жанровые модификации востребованы в том или ином журнале; как в журналах относятся к поэзии, юмору, сатире; что именно предпочитают те или иные издания, какая тематика востребована, а какая нет. Обсуждали вопросы грамматики, лексики и синтаксиса. Спорили о стиле, композиции. Поднимали проблему оригинальности, размышляли о житейской философии писателя, о его личном опыте. Задавались дилеммой: зависит ли успех произведения от особенностей биографии автора. Даже пытались разрешить вопрос: сколько времени должно проводить за письменным столом, сколько слов писать в день. И вообще: каждый день писать или всё же с перерывами.
Интересно, что дискуссии эти и аргументы каждого не остались между ними. Они были использованы Лондоном в статьях «О писательской философии жизни» (журнал
Хорошая иллюстрация чисто профессионального отношения к писательскому делу.
Немаловажно отметить: Джонс отстаивал точку зрения, что писатель должен творить «для вечности», а не гнаться за сиюминутным успехом. Во всяком случае, деньги не должны стоять на первом месте. В этом они с Лондоном явно расходились. Для Джека деньги стояли на первом месте. И, конечно, не потому, что он их как-то по-особому любил, — они давали свободу.
Когда в следующем, 1900 году Лондону начали платить солидные гонорары — респектабельный «Макклюрс»
Пару лет спустя, в письме другому корреспонденту (общей с Джонсом знакомой Анне Струнской), Джек Лондон, посмеиваясь над своим другом, сочиняющим в расчете «на потомков», писал: «Чем бы я только ни пожертвовал, чтобы иметь возможность спокойно сидеть и создавать шедевры! Но ведь за них не платят, поэтому я их и не пишу»[160]
.Биографы (особенно советские), цитируя эти слова, утверждают: в этом высказывании Лондон неискренен, он-де не был меркантилен, писал не для денег, для него важнее были идеи и т. д. и т. п. Думается, что это не так. Слова произнесены в самом начале писательской карьеры (в 1903 году), и он был вполне честен со своим корреспондентом, да и с самим собой. К тому же это не противоречило его социалистическим убеждениям (во всяком случае, как он это понимал): в чистом виде «экспроприация экспроприаторов»! Да и дальнейшая писательская судьба, в которой поразительные художественные достижения чередуются с не менее поразительными поражениями художника, — подтверждение того, что он не только не скрывал намерений писать ради заработка, но и делал это.
В конце июля 1899-го, вскоре после печального пикника с Мэйбл, Джек получил конверт из Бостона, от журнала «Атлантик манфли»