Выглядываю – никого. Свет горит, но это он, может, от моего движения зажегся. Осмотрелся, вижу – дверь в спальню предков приоткрытая стоит. Не знаю, что меня дернуло, но я туда поперся. Прокрался по коридору в стиле ниндзя. Слышу, что-то внутри пыхтит со всхрипами. Все, думаю, пипец. Отчим главную женскую особь мочит, блин, как обещал. А потом в башню трупак, к остальным жертвам.
Короче, я уже не дышу. Нос в щель засунул и вижу: Себастиан в лунном свете мать обрабатывает. Она лицом в матрас, он сзади, мордой к двери, то есть ко мне. Она, судя по движениям, очень даже живая. Я чуть небо не потерял, в глазах – только мамин белый попец и отчимова зверская морда. Начинаю тихонько давать заднюю скорость, бухаю книгой о косяк. Себастиан отрывает взгляд от своего дела и, не останавливаясь, смотрит на меня. Смотрит, трахает и ухмыляется. Вот оно, типа, твое скорое будущее, рыбка Немо.
На следующий день мы собирались в Каттегат Центр - это Океанариум такой, кто не знает. За завтраком, когда отчим вышел отлить, я спросил мать насчет задвижки на дверь. Она внимательно посмотрела мне в морду и отложила свой рундштюк[2] с маком:
- Интересно, а от кого ты собираешься запираться? И зачем?
- Я вырос уже, - говорю, как советуют в тырнете. – И стесняюсь, - мне даже удалось реально покраснеть, потому что перед глазами сами собой всплыли сияющие в лунном свете мамины булки. Те, что без мака.
- Стесняется он, - фыркнула ма. – А глаза чего красные, как у кролика? И таскаешься нога за ногу, еле-еле. Ты что думаешь, я не замечаю ничего? Сева нас и туда возит, и сюда, старается, хочет развить тебя культурно. А тебе ничего не интересно, я же вижу. У тебя одно на уме. И я знаю, что, - и смотрит на меня, не мигая, как удав.
Я офигел, сижу, мозгами от бессонницы еле ворочаю. Думаю: блин, неужели догадалась? У меня аж пятки похолодели, а от облегчения – поджилки дряблые.
- Это дурь твоя, вот что! – мать палец на меня наставила вроде пистолета, шипит. – И где ты только ее берешь? Хочешь в комнате запираться, чтобы там кайф ловить со всеми удобствами? Не выйдет!
Под стол я не упал только потому, что крепко за него держался. Дар речи ко мне вернулся вместе со злостью.
- Какая дурь?! – говорю. – Ты что, видела ее? Или унюхала?
- За идиотку меня держишь?! – она уже орет. – Та самая, что ты в своем бардаке прячешь.
- Ничего я не прячу! – я тоже ору. - И бардака у меня нет! Я тогда еще все убрал, когда на тебя звездное небо рухнуло!
- Ах, небо?! – ма откинулась на спинку стула, сложила руки на груди. – Все. С этим пора кончать, - и с места в карьер, то есть к лестнице.
- Ты куда? – я за ней.
Короче, все как обычно. Доброе утро в дурдоме Ромашкино. Только Себастиан к этому еще не привык. Прискакал на звуки грозы из сортира. Хлопает на нас глазами.
- Катюша, что происходит?
Ма прыг ко мне, ухватила за вихор, морду к отчиму поворачивает:
- Вот! Видишь, на кого он похож?
Отчим спокоен, как око бури, изучает мой фейс:
- На тебя, дорогая?
- На наркомана! – она выпустила меня, треснув по затылку. – Он прячет в комнате траву!
- Траву? – Себастиан хихикнул. – Зачем?
Ма сообразила, что опять перевела с русского буквально:
- Не траву, эту... Марихуану. Хэш, - и театрально затянулась воздухом.
Отчим нахмурился:
- Джек, это правда?
Так. Здесь тоже заштормило.
- Вранье, - говорю, - все это. Не шмаляю я больше.
Тут ма совсем завелась:
- Это кто врет? Я вру? А ну, пойдем! – хвать меня за шкирку и тащит наверх. Себастиан топает сзади:
- Катюша, ты куда?
Мать ворвалась в мою комнату, меня к стеночке прислонила, стоит, озирается – прямо бык на корриде, и дым из ноздрей. Ко мне поворачивается:
- Лучше сам скажи, куда спрятал, а то хуже будет.
Я, конечно, в отказ. А что? У меня только Меметов несчастный косяк, но тот так спрятан, что наркособака не найдет. Короче, мать мне не поверила и начала шмонать. Полетели на пол вещички из шкафа, диски со стола.
- Давай, - ору, - чего мелочиться? Сразу все покидай в мусорный мешок – и в контейнер. Тогда уж точно – никакой травы.
Себастиан за ма мечется, пытается успокоить: просто разозленная пчела и шмель-флегматик. Короче, маразм крепчал, и танки наши быстры. Тут мать к окну подскочила и рукой полезла под подоконник. Повозилась там, и бац:
- А это что?! Скажешь, не твое?
Отчим аж стойку сделал. Смотрю, у нее в вытянутой руке косячок. В пластик замотанный. Только я его не там заныкал. Я же не дебил, чтобы два раза в одно место прятать!
- Дай-ка, - говорю, - посмотрю.
А мать:
- Вот я его в унитаз спущу, и сколько хочешь смотреть туда сможешь! – и к сортиру.
Тут меня переклинило. Не из-за травы, конечно, а потому, что это от друга память. Я мать за руку схватил.
- Отдай! – ору.
Ма отбиваться. Короче, та еще сцена. Чувствую, меня сзади кто-то схватил. Себастиан! Я озверел, ну, у меня рефлекс и сработал. Я башкой назад – хрясь! Попал. Отчим взвыл и ослабил хватку. Я вырвался и бежать. Скатился по лестнице. Слышу только – ма вслед что-то кричит, и шаги по лестнице бухают. Себастиан!