Джек Восьмеркин американец

Николка, получив от Джека телеграмму, что борьба с кулачеством признана шефами неудовлетворительной, разволновался и ушел в Чижи. Там он попал как раз на собрание артели «Умная инициатива». Попросил слова. Рассказал о планах коммуны, о мастерских, похвастался и огурцами, даже пригласил чижовцев зайти в воскресенье в теплицу, посмотреть, как ранние огурцы растут. Все это прошло гладко. Но к концу начал Николка доказывать, что «Умная инициатива» должна объединиться с «Кулацкой гибелью». Петр Скороходов возражал. Тогда Николка предложил отстранить Петра Скороходова от председательствования. Собрание проголосовало против, даже выкрики начались, что Николка не в свое дело суется и прочее. Таким образом выступление Николки кончилось ничем. Вернее, результаты этого собрания сказались позже.

Ночью, накануне возвращения Джека, кто-то побил кирпичами рамы в теплице. На дворе температура была девять градусов ниже нуля. В теплице никто не ночевал, и поэтому никаких мер вовремя не приняли. А когда пришли утром, то оказалось, что все огурцы померзли. На этом Николка кончил свой рассказ.

Джек спросил:

— На кого думаешь?

— Ясное дело, кто-нибудь из скороходовских друзей. И дернул меня черт на собрании рассказать, что огурцы цветут! Ведь уж огурчики со спичку, Яша, были. Во как подгадали, гады, а! На путь террора явно становятся.

— Никого они не запугают, — сказал Джек. — Сейчас следы осмотрим и Боби Снукса пустим. Может, он нам укажет, кто стекла побил. Ведь я пса нарочно на такой случай у Летнего выпросил.

— Так и сделаем, — согласился Николка. — Только ты, Катя, никому не говори, что собака — ищейка.

В коммуне Джека встретили радостно. Но каждый сейчас же с печалью принимался рассказывать повесть о погибших огурцах. Джек махал руками: ладно, мол, знаю.

Его спрашивали, когда он сделает доклад о поездке.

— Завтра, завтра! — кричал Джек. — Сегодня не могу, голова с дороги болит.

Забежал в светелку, передал Татьяне башмаки, поговорил немного, а потом пошел к Николке, который жил вместе с Маршевым и Чарли в кабинете старика Кацаурова. Совещались недолго, затем вышли, и все, плюс Боби Снукс, направились к теплице.

Боби Снукс за работой

В теплице побитые рамы были уже заложены досками. Но внутри было холодно. Темные, подмороженные плети огурцов безжизненно висели, как опаленные огнем. В некоторых растениях еще теплилась жизнь. Но и их листья были вялые. Сколько трудов было положено, чтобы вызвать к жизни зимой всю эту зелень, довести до цветения! Сколько дров пожгли! И сразу все погибло, в одну ночь…

Джек прошелся вдоль ящиков, потрогал листья руками, тяжело вздохнул и вышел во двор.

Кругом теплицы снег уже подтаял, а дальше в саду сильно опустился и затвердел. У деревьев он был рыхлее. Маршев, Николка и Чарли пошли бродить под яблонями, все время нагибаясь. Они искали следов врага. Джек стоял с собакой у теплицы. Вдруг Николка крикнул:

— Поди-ка, Яша, сюда!

Джек подбежал и увидел у яблони глубокий след от валенка.

— Не иначе, как здесь он стоял, — прошептал Николка. — Высматривал, должно быть, из-за дерева. На сторожа нарваться боялся.

Маршев и Чарли подошли к яблоне и начали внимательно осматривать все кругом. Чарли шагах в четырех от дерева поднял сложенную во много раз газету — так ее складывают, чтобы отрывать кусочки бумаги на папироски. Газета была изодрана по краям и немного просалена.

Джек дал Боби Снуксу понюхать газету, потом ткнул его носом в след валенка и сказал:

— Ищи, ищи…

Собака старательно заработала носом и двинулась по снегу дальше. Следов на снегу не было, но Боби Снукс чуял, в какую сторону пошел человек, и двигался вперед уверенно.

Николка с восторгом прошептал:

— Вот это ищейка так ищейка! Как след-то легко взяла… Идем за ней, ребята.

Коммунары пошли за собакой, нагибаясь под яблонями и приглядываясь к каждой ямке. Но снег был твердый, блестящий, как лаком покрытый, и держал человека свободно. Только иногда можно было различить слабое подобие следа. Но и этого достаточно было: ясно, что идут правильной дорогой.

За собакой ребята вышли к пруду. От пруда Боби Снукс повернул к Чижам.

— Так вот и выходит, — пробормотал Николка. — Из Чижей он.

— Запутается пес на дороге, — сказал Маршев с сожалением. — Ведь сколько народу тут за день прошло!

Но Боби на дороге не запутался. Правда, он двигался медленнее, чем по саду, чаще останавливался, внюхивался в снег, но все-таки двигался вперед. У самых Чижей собака повернула на задворки. Ребята обрадовались.

— Здесь лучше пойдет, — уверенно сказл Маршев. — Здесь меньше нахожено.

По задворкам тянулась узкая пешеходная дорожка, и пес побежал быстрее. Ребята едва поспевали за ним. Все они шли согнувшись, стараясь скрыться за плетнями огородов, чтобы их не увидели из Чижей.

Вдруг Боби тихонько взвизгнул и шмыгнул под плетень направо. Джек свистнул, собака повернула назад.

— Зачем ты ее позвал? — зашептал Николка. — Пусть к самому дому подведет.

— Подожди. Надо узнать, чей это огород.