Джеки Чан. Я счастливый

Тогда я быстро связался с Леонардом Хо, чтобы обсудить сложившуюся ситуацию. Сперва он поинтересовался нашим состоянием, не пострадал ли кто-то от морозов, а затем дал добро: не снимать так не снимать. Всего лишь одна фраза, но как она повлияла на все. Я вернулся со съемочной группой в Гонконг, и затем мы подправили сценарий. Тогда я задумался: что же нам делать?

И тут я понял: нужно ехать на Тайвань.

Тогда мне казалось, что такое решение я принял, исходя исключительно из нужд фильма. Я считал, что только там есть необходимые нам пейзажи, и будет крайне удобно перенести съемки туда. Вспоминая об этом сейчас, думаю, что к такому решению меня подтолкнул еще и мой личный интерес — я хотел встретиться с Терезой Тенг.

Приехав на Тайвань, я не только искал места для съемок, но и то и дело приглашал Терезу в рестораны. Вдвоем нам было хорошо и спокойно. А еще я ходил к ней на концерты. Я сидел в специальной ложе в верхнем ярусе, и когда она пела, она не только смотрела в зрительный зал, но еще и поднимала глаза наверх, и я знал, что в этот момент она видит меня. Я наблюдал за восторженными зрителями и никак не мог поверить, что она — моя девушка. Тогда никто не знал о наших отношениях. Я уходил с ее концертов, не дожидаясь их завершения, — если бы тогда нас засняли вместе на Тайване, это непременно произвело бы фурор.

Впоследствии я думал о том, что наше расставание все же было верным решением: с самого начала было ясно, что мы слишком разные по характеру и мы оба не склонны к компромиссам. Иными словами, она была чересчур хорошей.

^{Мы в то время.}

Она всегда вела себя необычайно вежливо, говорила тихо и мягко, а я был неотесанным невежей. Тереза была элегантной и утонченной, а я лишь недавно выбился из простого каскадера в кинозвезду, у меня только-только появилась возможность разбрасываться деньгами и жить роскошной жизнью, меня так и тянуло накупить целую груду золотых цепей и навесить их на себя разом. Она любила выходить одна и наслаждаться личным пространством, а я всегда предпочитал шум и веселье, мне нравилось, когда меня сопровождала целая толпа людей, я чувствовал себя настоящим боссом: куда бы я ни шел, всегда рядом были люди, готовые подобострастно подержать мою верхнюю одежду или придвинуть мне стул.

Помню, как однажды она позвонила и спросила, можем ли мы пообедать.

— Но мы же и так каждый день едим вместе, — удивился я.

— Вдвоем, — уточнила Тереза.

Я согласился. Она повела меня в один французский ресторан, где мы расположились в отдельном кабинете. В то время я не разбирался в блюдах и не умел заказывать вино, так что когда официант вручил мне меню и винную карту, я не понял, что нужно делать, и почувствовал себя крайне неловко. Тогда Тереза отобрала у меня меню и начала делать заказ. В ее речи то и дело проскакивали английские и французские слова. И тогда я стал капризничать. Она сказала, что наполовину прожаренный говяжий стейк — это очень вкусно, на что я возразил: «Не надо, подавайте мне полностью прожаренный». Она предложила выпить красного вина, а я же потребовал пива. Пока она, держа в руке бокал, не спеша вдыхала аромат, я схватил свою кружку и осушил ее залпом. Когда Тереза спросила, понравился ли мне напиток, я ответил, что он отвратителен. Нам подали суп. Видя, как она деликатно принялась есть, черпая его ложкой, я нарочно взял тарелку и начал пить прямо из нее. Нам принесли стейк. Тереза еще не успела дожевать свой первый кусочек, а я уже проглотил его целиком. В европейских ресторанах не принято приносить блюдо, если на столе еще стоит предыдущее. Поэтому увидев, что я уже доел, она была вынуждена сказать официанту, что тоже закончила. В итоге я объелся, а она осталась голодной. Обычно люди тратят в подобных заведениях по два-три часа на один обед, мы же расправились меньше чем за полчаса. Как только мы вышли из ресторана, я сказал ей: «Больше никогда не приводи меня в это заведение. А сейчас мне пора на собрание». А затем я развернулся и ушел.

Мое хамское поведение того времени вполне можно было объяснить чувством собственной неполноценности, скрытым глубоко внутри. С самого детства я чувствовал дискриминацию со стороны сверстников из богатых семей, я десять лет прожил в нищете при Китайской драматической академии, а затем, выйдя в большой мир, стал выполнять самую черную работу. Вот поэтому я всей душой ненавидел, когда сильные мира сего задирают нос и смотрят на остальных свысока. И чем заносчивее они себя вели, тем сильнее было мое желание делать все наперекор. Этот психологический настрой вредил моим отношениям с Терезой, я вел себя по отношению к ней очень несправедливо.