— Деваться некуда, — сказал Малышев. — Его пять процентов, добавленные к нашим, могут решить все дело!
— Могли решить! А теперь, когда появилась эта долбаная «третья сила», положение изменилось…
Генеральный директор махнул рукой:
— Да ничего не изменилось. Объединимся с москвичами, наедем на этого Акопяна, заберем акции и поделим поровну. Чтобы все по-честному! А потом все равно их обгоним!
На втором этаже гостиницы «Интурист» в небольшом банкетном зале сидели участники памятной встречи в «Сельхозмаше»: Храмцов с Каратаевым и директором по развитию Олегом Сергеевичем и Малышев с Вайсом и Фёдоровым. Стол был сервирован аскетично: только белая полотняная скатерть, три пепельницы, в центре и по краям, бокалы для воды и по паре бутылок «Боржоми». Для открывания бутылок в центре стола лежал почему-то только один плоский ключ с выпуклым изображением Тиходонского драматического театра.
Высокие договаривающиеся стороны встретились холодно: руки не пожимали, сдержанно поприветствовали друг друга кивками, расселись по разным сторонам длинного стола.
— Ситуация такая… — начал Малышев, ни на ком не фокусируя взгляда. — Появился ещё один крупный акционер с пакетом, немного уступающим нашим.
— И это не наш общий знакомый, не Говоров? — быстро спросил Палыч.
— Нет, это не главный технолог нашего предприятия господин Говоров, — веско произнёс генеральный директор, сделав ударение на слове «нашего». — Этот человек нам неизвестен, да и вы его вряд ли знаете.
— Некто Акопян, — прищурившись, сказал Храмцов.
Сельхозмашевская троица переглянулась. Руководители были неприятно удивлены такой осведомленностью.
— Насколько я понимаю, у вас есть какие-то предложения, — продолжил Семен Борисович. — Причем в условиях, когда у нас связаны руки… Мы вас внимательно слушаем!
— Предложение очень простое: объединиться на время, чтобы честно разобраться с новым акционером.
— Что значит «разобраться»? — спросил Храмцов.
— Или выкупить у него акции и разделить их пополам, или…
Малышев замолчал, глядя в глаза Храмцову. Семён Борисович принял многозначительный взгляд и кивнул.
— Только без всяких эксцессов.
— Явных эксцессов, — уточнил Фёдоров.
— Вот это да! — восхищался обычно сдержанный Иван Сергеевич, осматривая квартиру. — Я даже не знал, что есть такие просторные и удобные!
— А какой вид из окна чудесный! — вторила ему Анна Михайловна. — И сколько света! А ванная какая огромная!
— Прошу к столу! — лучезарно улыбалась Лена.
Сегодня она оделась подчеркнуто скромно — брюки и свободно сидящая кофточка. Даже макияж свела к минимуму.
Стол Лена накрыла в шестнадцатиметровой кухне-гостиной. На белой скатерти было выставлено всё, что положено: донская селедочка с лучком, политая душистым подсолнечным маслом и уксусом, разваристая картошечка, масло и запретная черная икра, купленная на рынке из-под прилавка, тепличные помидоры и огурцы, запеченная в духовке курица с золотисто-коричневой корочкой, мягкий хлеб, запотевшая бутылка «Финляндии», белое и красное вино. Такой основательный стол Лена подготовила впервые за время их совместной жизни.
Отец довольно потер руки.
— Такую квартиру абы кому не дадут, — торжественно произнес он. — И главным энергетиком с бухты-барахты не назначат. Это все по заслугам, Андрей! Потому что ты жил правильно, не так, как новое поколение, за деньгами не гнался, все делал по совести.
Говоров смотрел в стол. Дело обстояло не совсем так, как думал отец. А точнее — совсем не так. Но говорить ему об этом нельзя. Иван Сергеевич жил в своей системе координат, и разрушать ее было бы несправедливой жестокостью.
— Поэтому я пью за тебя, моего сына, который всего добился своим трудом! За твои успехи, состоявшиеся и будущие!
Они выпили водки, закусили. Женщины пригубили вино. Точнее, пригубила Анна Михайловна, а Лена последовала ее примеру.
— Я тебя всегда учил: терпенье и труд — все перетрут, — сказал отец. — Если ты порядочный человек, то тебя люди любят и ценят.
— Не все так просто, папа, — деликатно сказал Андрей. — Вот я стал рабочих принимать не раз в неделю, а каждый день… Это хорошо?
— Конечно, хорошо!
— А двоим дал взаймы денег до получки. Это как?
— И это хорошо!
— А однажды дворник зашивался с работой, нервничал, так я ему помог площадь подмести. Это тоже хорошо?
Отец замялся:
— Ну, двор мести, конечно… Непривычно… — Голос его окреп. — Но ничего зазорного в этом нет. Я однажды во время боевой тревоги…
— Теперь, когда и должность имеется, и квартира, пора о семье подумать, — вытирая губы салфеткой, перебила его мать.
Стало ясно, что кандидатура Лены родителями одобрена. Потому что мнение матери для отца являлось таким же законом, как в свое время Боевой устав ракетных войск.
— Подумаем над этим вопросом, — сказал Андрей.
Ярко светило солнце, снег уже растаял, только в лесополосе, через которую проходила разбитая дорога из города, еще лежали жесткие, ноздреватые сугробики. Дорога упиралась в забор из бетонных плит, за которым располагался оазис отдыха и развлечений.