Джекпот для лоха

Храмцов посмотрел на Палыча, потом на заводчан. Вайс побледнел. Дело шло к развязке по второму варианту. Но что-то в этой ситуации всех настораживало. Акопян явно не был похож на дурака. Он не может не понимать, зачем его сюда пригласили. Он не мог не просчитать первого и второго варианта. Он не мог не догадываться о существовании «первого» и «второго». И несмотря на это, он пришел сюда один! Значит…

Временные союзники переглянулись еще раз. На невозмутимых лицах проступило отчетливое беспокойство. Местная власть запретила разборки только между москвичами и сельхозмашевцами. Жизнь Акопяна не защищали никакие запреты. Почему же он так спокойно сидит, жрёт, пьет и радуется жизни? Ответ может быть только один.

Значит, он подстраховался!

А раз так, то на дне озера могут оказаться совсем другие люди! И ни «первый», ни «второй» ситуации не изменят…

Шесть пар глаз в настороженном ожидании уставились на беззаботно обедающего главного акционера. Наступила тишина, сквозь которую иногда прорывалось удовлетворенное чавканье. Наконец, Ашот Степанович насытился, вытер салфеткой толстые губы и осмотрел сотрапезников. Причем осмотрел нехорошо: холодно, свысока, без всякого дружелюбия. Сейчас он если и был похож на джинна, то, уж конечно же, не доброго. За столом сидел злой, жестокий и могущественный джинн. И он чего-то ждал.

Из пустого коридора раздались гулкие уверенные шаги. Это было удивительно, так как ни внешняя, ни внутренняя охрана не могла пропустить никого без разрешения своих хозяев. Удивительно было и то, что в дверях банкетного зала исчезли постоянно маячившие фигуры охранников… Зато на пороге появился высокий плотный мужчина с короткой стрижкой и свирепо выступающей вперёд нижней челюстью.

Размеренным шагом он вошёл в банкетный зал и остановился у стола, заложив руки за спину. Колючий взгляд глубоко посаженных глаз медленно, как рентген, просветил каждого из сотрапезников. Вошедшие следом суровые стриженые парни в палёных под фирму ярких спортивных костюмах и кроссовках остались у входа, выстроившись во внушительную шеренгу. Их было человек десять, и руки они держали за спиной. У опытного Палыча похолодело под ложечкой. Такие же чувства испытали и все остальные. Особенно заводчане, которые узнали в нежданном госте самого Антона Серого, бандита новой волны, руководителя активно набирающего силу тиходонского оргпреступного сообщества.

«Спортсмен» постарше, похожий на тренера, поманил пальцем официанта и, кивнув похожим на раздвоенное копыто подбородком в сторону Серого, развернул его лицом к столу и отвесил лёгкий подзатыльник. Официант метнулся к стене, схватил свободное кресло и замер с ним за спиной Антона, ожидая, какое место тот себе выберет.

Акопян радостно вскочил и, почтительно согнувшись, двумя руками пожал вальяжно протянутую руку гостя.

— Здравствуй, Антон, здравствуй, дорогой, прошу, присаживайся! Пожалуйста, не побрезгуй нашим хлебом-солью…

Официант тут же поставил кресло рядом с Акопяном, а другой молниеносно принес приборы и рюмки.

— Позвольте представить, друзья, — торжественно объявил «джинн», который опять подобрел. — Антон Викторович Серов — бизнесмен, меценат, покровитель муз, прекрасный, честный и надёжный человек. Прошу любить и жаловать!

Богато убранный стол будто обдало ледяным сквозняком. Все присутствующие, даже москвичи, прекрасно знали, кто такой Антон Серый.

— Любить меня не обязательно, — тяжёлым, хорошо поставленным голосом пророкотал «бизнесмен Серов». — А вот жаловать придётся, раз уж свели нас деловые тропинки. Правильно я говорю, Семён Борисович?

Ни посланцев «Консорциума», ни заводчан Серову не представили, но тот, похоже, и так был в курсе, кто есть кто.

Храмцов нехотя кивнул.

— А вы согласны с этим, Олег Сергеевич? — Серый перевел взгляд на Канаева.

— Абсолютно! — слегка усмехнулся тот.

— Надеюсь, и господин Каратаев того же мнения?

— Безусловно, — солидно подтвердил Палыч. — Мы всегда заодно.

Москвичи держались хорошо и не теряли лица, в отличие от некоторых руководителей «Сельхозмаша»: у Малышева нервно подёргивалось веко, по белому лицу Вайса стекали ручейки пота. Только покрасневший от виски Фёдоров, развалившись, рассматривал вошедшего, как равный равного. Именно такого поведения требовал кодекс чести правильного пацана.

Может быть, поэтому Серов не стал опрашивать заводчан, а ограничился обменом взглядами с Фёдоровым: так расходятся в стратосфере случайно встретившиеся истребители после обмена сигналами «Я — свой».

— Ну, и хорошо, что мы уважаем друг друга, — произнес Серый. — Это значительно упростит наше общение.

Ашот наполнил ему рюмку, но тот только небрежно отмахнулся.

— Господин Акопян работает на меня. Я ему доверяю, как и должны доверять друг другу земляки… — продолжил Серов, а «джинн» интенсивными кивками подтверждал каждое его слово.

— Но мы тоже… — Малышев пошевелился и обиженно посмотрел на «бизнесмена» влажными телячьими глазами.

Тот, перехватив его взгляд, поднял руку, как бы воздвигая открытой ладонью невидимую преграду: