Джем и Дикси

Все, что мне остается, – отпустить эту ситуацию, иначе я свихнусь. Просто выкинуть все из головы.

– Прости, что сразу не рассказала, что Кип девушка, – говорю я Дикси. – И за маму прости. Я не хотела, чтобы она на тебе срывалась.

– Со мной не случилось ничего нового, мама вечно срывается на нас, – устало бормочет Дикси.

– Это порочный круг. Ты злишься на маму, а в итоге срываешься на мне. Я тоже срывалась на тебе, но на самом деле злилась на отца. Извини.

Я перевернулась на бок, чтобы видеть ее.

– Я больше так не хочу.

– Ты о чем?

– Я больше не хочу срываться на тех, кто ни в чем не виноват.

Я надеюсь, что она мне ответит, ответит что угодно, и мы наконец-то поговорим по душам. Но Дикси молча смотрит в экран телевизора.

Перевернувшись на спину, я гадаю, простит ли она меня когда-нибудь за весь этот хаос, в который я нас втянула. Поймет ли она когда-нибудь, что единственная причина, по которой все это произошло с нами, – наши родители? Мы просто хотим, чтобы они нас любили, мы хотим, чтобы они о нас заботились. И может быть, когда мы это признаем, мы сможем простить себя за это. Или хотя бы попытаться.

21

Я не успеваю заметить, как мы засыпаем. Меня будит стук капель дождя, стекающих по оконному стеклу. Открыв глаза, я не сразу понимаю, где я нахожусь, с кем я и сколько сейчас времени. В воздухе витает еле уловимый запах хвои.

– Ты не спишь? – шепчу я сестре.

– Нет, – сонно мурлыкает Дикси в ответ.

– Помнишь, как однажды мы ходили в поход вместе с мамой и Роксаной?

Она молчит так долго, что я уже не надеюсь дождаться ответа.

– Да, – задумчиво тянет сестра, – замороженные хот-доги мне всю жизнь в кошмарах будут сниться. Кажется, в те выходные мы питались только ими.

Интересно, она помнит, почему мы туда поехали? У отца была ломка, и мама решила увести нас подальше от дома. Мы не должны были это видеть. Не в этом возрасте. Роксана согласилась сразу. Одолжив палатку у одного из своих друзей, она посадила нас в свой разбитый, ржавый пикап и отвезла в лес Порт-Анджелеса, что в паре часов езды от дома. Во время отлива мы выходили на подсыхающий на солнце влажный песок. Роксана подбирала розовых морских звезд с жесткими шершавыми панцирями и клала их мне в ладошки. Загадочные и странные, они колыхались в моих руках. К вечеру мама и Роксана пытались развести костер, но дерево упрямо не желало разгораться.

Открыв глаза, я поворачиваюсь к Дикси:

– Что еще ты помнишь?

– Холодные маршмеллоу, шоколадные батончики и крекеры.

Помнится, когда мы попробовали поджарить зефир над огнем зажигалки Роксаны, она со смехом назвала это «варварским обычаем».

– А что еще? – Я внимательно смотрю на Дикси. – Что вообще ты помнишь о нас? Ты можешь вспомнить что-нибудь по-настоящему хорошее?

Она поворачивается ко мне, положив под голову сложенные ладони, и смотрит мне в глаза. Точно так же она лежала, когда была еще малышкой и слушала, как я ей читаю.

– Я помню, как мама с папой водили меня на твой школьный концерт. Я была еще совсем маленькой, но родители очень хотели, чтобы я услышала, как ты поешь. Мне понравилось.

Я хмурюсь, пытаясь вспомнить этот день. Кажется, это был второй или третий класс. Наш классный руководитель был помешан на музыке. Он верил, что это единственное лекарство для учеников, находившихся в группе риска. Жаль, что он не додумался не называть нас так в лицо.

– Ты очень красиво пела, Джем.

– Серьезно?

Помнится, в том мюзикле у меня было всего одно короткое соло.

– Да. Я помню, как папа посадил меня на колени и прошептал маме, что ты отлично поешь.

Отец никогда не говорил мне об этом. Он в принципе никогда меня не хвалил.

– Ты что, сама это придумала? – хмурюсь я.

– Ты что? Нет, конечно. – Появившаяся было на лице сестры улыбка исчезает без следа. – Да, я соврала тебе о колесе обозрения. Но я не стала бы врать об этом.

– Странно. Я ведь ни разу не пела с тех пор. Только представь, кем мы могли бы стать, если бы родители были… другими, – задумываюсь я. – Ты никогда не думала об этом? Может быть, я бы занималась постановками школьных пьес. А ты могла бы сколотить собственную группу.

– И кем бы я была? – ухмыляется Дикси.

– Тебя легко представить ведущей вокалисткой.

– А я думала, что мой максимум – бубен.

Приподнявшись на локтях, она бросает взгляд в сторону будильника. Стрелка часов лениво переползает за полпятого: мы проспали чуть больше часа. Наверное, за это время отец успел завалить телефон Дикси тонной сообщений. Где-то там, далеко, на дне залива, загорается и гаснет выброшенный ею мобильный.

Задрав руки над головой и сладко потянувшись, Дикси выбирается из-под одеяла и садится на краешек кровати. Как удивительно: всего за час от нашей ссоры на тему Кип не осталось и следа. Между нами снова воцарился мир, хрупкий как никогда. Мир, который мне так страшно потревожить, особенно сейчас, в день, который, похоже, станет нашим последним днем, проведенным вместе. Совсем скоро я вытащу часть денег из рюкзака или придумаю способ испариться вместе с ним. Скоро, но не сейчас.