Дженни. Ближе к дому

— Сколько я могу припомнить, мне почти всегда везло, так что жаловаться было не на что. Я гордился, когда слышал, как люди толкуют про «Счастье Ханниката». Но дня два тому назад все вдруг переменилось к худшему, и так оно с тех пор и пошло. Прямо не знаю, что с этим делать. Каждый раз как я за что-нибудь берусь теперь, дело кончается тем, что я поджимаю хвост и чувствую себя хуже, чем вороватая собака, когда ее поймают в курятнике.

— Не может быть, чтоб уж так было плохо, — сказал ему Фатти, посмеиваясь и хлопая его по спине. — Ты сам себя уговариваешь, что все плохо. Одно у тебя не удалось, что ты разошелся раньше времени с богатой женой и из ее денег к тебе ничего не прилипло. Но из-за этого не стоит огорчаться. Со многими случается что-нибудь в этом роде.

— Может быть, и так, но это еще не все, — сказал Туземец, качая головой. — Это еще только начало. Теперь я чувствую так, как будто мне никогда уже не быть прежним счастливчиком. Я до того упал духом, словно гончая, которой отрубили хвост. Если охотничья собака привыкла всю жизнь вертеть хвостом, так без хвоста ей совестно и она чувствует себя никому не нужной.

— А что еще стряслось? — спросил Фатти.

Туземец налил в стакан еще пива и уже собирался что-то сказать, как вдруг громкий говор в комнате смолк и звяканье автоматов постепенно прекратилось. Похоже было, что все посетители пивной решили уйти сразу.

И Фатти и Туземец обернулись посмотреть, отчего стало так необыкновенно тихо. В эту минуту все смотрели на Клайда Хефлина, который медленно шел от дверей к стойке. Выражение лица у Клайда было угрюмое и угол рта злобно кривился. На этот раз при нем не было ни кобуры с револьвером, ни наручников, висящих на поясе, и боковой карман не провисал под тяжестью дубинки. Он был без мундира, с непокрытой головой, и хвостик рубашки торчал из штанов.

Подойдя к стойке и не говоря ни слова, Клайд схватил Туземца за плечо и повернул на табурете с такой силой, что тот чуть не свалился. Но и после этого Туземец подумал только, что Клайд хочет в шутку затеять ссору, как он делывал и раньше. Туземец добродушно заулыбался.

— Душу бы надо из тебя вышибить, — неживым голосом сказал Клайд, опять рванув Туземца за плечо так сильно, что тому пришлось ухватиться за стойку, чтобы не слететь с табурета. — Вот сейчас возьму да и вышибу, — прибавил он все тем же неживым голосом.

Они смотрели друг на друга, и широкая улыбка Туземца расплылась во все лицо.

— За что, Клайд? — спросил он, высвобождая плечо. Он все еще думал, что Клайд грубо шутит по своей всегдашней привычке. — Что такое случилось?

Тот ничего не ответил. Только злобная складка в углу рта стала еще глубже.

— Ведь я починил тебе приемник и он работает? Я же тебе сказал, что с ним надо делать. Потряси его легонько так, чтобы он задребезжал, а потом выругай его. Ты уж, верно, сумеешь выругаться так, чтобы он начал работать. Больше, пожалуй, и ничего не нужно, чтобы иной упрямый приемник заработал лучше прежнего. Ступай домой, попробуй сделать, как я сказал, а потом расскажешь, что получится.

Клайд пихнул Туземца так, что тот ударился о стойку.

— К черту это. Я не про приемник говорю, на кой он мне дьявол.

Улыбка сходила с лица Туземца, оставаясь только в уголках губ.

— Что ж, Клайд, если он хорошо работает и ты доволен, так заплати сколько ты мне должен за починку. Это будет по-честному. Мы же с тобой договорились, ты помнишь. Ты сказал, что отдашь долг, когда я тебе напомню, вот я и напоминаю тебе. Если при тебе нет подходящей мелочи, так Эд Говард тебе разменяет. Мне сейчас как раз эти деньги пригодились бы. Я бы угостил тебя пивом.

— Я уже сказал тебе, что ни про какое чертово радио не было разговора. — Он вытер рот тыльной стороной руки. — Ты ведь меня слышал.

— Тогда о чем же ты говоришь?

— Говорю о тебе и о твоих подлых повадках! Будь ты проклят! Из-за тебя меня с работы прогнали! Вот что! Ты в этом виноват!

— Да что же я сделал, Клайд?

Клайд повернул голову и сплюнул на пол.

— Отлично знаешь, что сделал, черт тебя дери! И не ври, не отвертывайся, я все знаю. Ты вчера ночью ходил в негритянский квартал, увел куда-то эту желтокожую дылду и спрятал от меня так, что я и найти ее не мог. Вел себя, как будто она твоя собственность. Когда я туда за ней поехал, чтобы забрать ее в тюрьму, и не нашел ее, я подумал, что этот черномазый ее прячет и водит меня за нос. Он мне не захотел сказать, где она, оттого я и обозлился как черт. Вот за это я его и убил. Если бы ты не совал нос не в свое дело, да не спрятал бы ее где-то там, ничего этого не случилось бы. А теперь только из-за того, что еще одного негра убили, они подняли тарарам на весь город и всю вину на меня свалили. Гровер Гловер отнял у меня шерифский значок и выгнал меня. Теперь я остался без работы. Если бы ты туда не прокрался как вор да не увел ее и не спрятал где-то, так что я и найти ее не мог, я бы не потерял место. Будь ты проклят!