Дженни. Ближе к дому

Джозина улыбалась, как улыбалась всегда, входя в дом и затворяя за собой дверь. Это была девушка среднего роста, гибкая, светлая окторунка^[10] лет двадцати пяти. Волосы у нее были прямые, они казались черными ночью, а на солнце отливали темным золотом. И глаза у нее были карие, а на щеках — несколько мелких веснушек. Улыбаясь, она по привычке слегка склоняла голову на бок и при этом ее ровные белые зубы ослепительно сверкали. («Ну, что можно возразить, если белый живет с негритянкой. Всем известно, что так повелось у нас с незапамятных времен, но, конечно, нынче на этот счет много разговаривать не приходится. Если подумаешь хорошенько, какие тому причины, то кажется, что для белого мужчины это вполне естественно. Так что трудно сказать, правильно это или неправильно, хорошо или плохо. Это такая вещь, которая просто существует — и все тут. Самое главное в этом то, что вы можете жить с такой девушкой сколько вам вздумается и не обязаны на ней жениться. А если свяжетесь с белой девушкой, она выдумает какой-нибудь предлог и заставит вас жениться на себе, а не то подаст в суд и заявит, что она от вас беременна и вытянет все ваши денежки до последнего».)

— Ты рад, что это я? — спросила Джозина.

Он с готовностью кивнул:

— Конечно, рад, Джозина.

Она подошла к верстаку и остановилась перед Туземцем. На ней было свежеотглаженное ситцевое платье светло-желтого оттенка, облегающее фигуру, и незастегнутый короткий черный свитер.

— Я принесла тебе поесть, — сказала она, протягивая ему сверток, — я знаю, что ты, должно быть, голодный. Доволен, что я еды принесла, да?

— Ну еще бы, Джозина, конечно, доволен. — Он посмотрел на сверток в ее руках. — У меня с самого утра во рту ни крошки не было.

— Только ей не говори, — живо сказала Джозина, встряхивая головой. — Ни слова не говори. Она еще ничего про это не знает. Я вынесла еду с черного хода, когда она отвернулась. Если пронюхает, не знаю уж, что она со мной сделает. Она всегда говорит, что отхлещет меня по щекам, если я унесу что-нибудь съестное.

— Ничего я ей не скажу, — быстро ответил Туземец. — Ты же знаешь, ни слова не скажу, Джозина. Тебе нечего бояться.

Джозина отошла от верстака и направилась во вторую комнатку. Когда Туземец перешагнул порог вслед за ней, она уже сидела на кровати и развертывала газету. Сначала она достала большую сковородку с несколькими кусками жареной курицы, а потом развернула холодный пирог с бататами. Разложив все это, она взглянула на Туземца.

— Я уж давно на нее работаю и знаю: когда она на меня злится за что-нибудь, то на все способна. В прошлую пятницу она взбеленилась ни с того ни с сего и принялась колотить меня щеткой. Пришлось выскочить на задний двор, спасаясь от нее, а она стоит на крыльце и орет на меня что есть мочи.

— Что ж, бывают такие женщины, ну и пускай их. А сейчас эта курица и этот пирог глядят на меня до того аппетитно, что не хочется беспокоиться из-за ее фокусов и капризов.

Он сел на кровать рядом с Джозиной и принялся за большой кусок курицы, который она ему подала. Они молчали, пока Туземец не управился с первым куском, и она подала ему второй.

— А что же она сказала, когда проснулась и начала меня искать? — спросил он, с жадностью обгладывая куриную ножку.

— Никогда не видела, чтоб она так бесилась. Хуже, чем в прошлую пятницу. Она прибежала на кухню и начала швырять кастрюльки на пол и пинать их ногами, потом изо всех сил трахнула сковородкой по плите, потом схватила кофейник и швырнула в меня. И все время она орала на меня и ругала меня за то, что ты сбежал. Она сказала, что я знаю, где ты прячешься. Я-то видела, как ты вышел из калитки в переулок, и знала, что ты пойдешь сюда, только ей я ни слова не сказала. И ничем бы она этого от меня не добилась.

Последние несколько лет Джозина с четырехлетней дочкой Эллен жила в одном из маленьких некрашеных домишек негритянского квартала вместе со своей вдовой прабабушкой. Мать Джозины с ее младшими братьями и сестрами жила в нижней части округа Сикамор на большой земледельческой ферме, где работал ее отчим за даровое жилье и жалованье. Джозина кончила негритянскую школу в Пальмире и после рождения дочери работала горничной в нескольких городских семьях. С прошлого года она служила горничной и кухаркой у Мэйбл Бауэрс. И все это время бабушка Мэддокс — прапрабабушка Эллен — ходила за девочкой, пока Джозина работала с раннего утра до позднего вечера.