Дженни ниоткуда: Ночные призраки (СИ)

Афиши начали встречаться в нескольких сотнях шагов от площади Тысячи Столбов. С афишами эти актеры придумали неплохо, отпечатали их целую кучу и развешивали на видных местах. У Папаши такого не водилось, зато он придумал дать объявление в газете. Это даже круче, чем афиши, изготовленные типографским способом. Этот вывод был в пользу Папаши Бурмаля, и удовлетворенная Дженни осмотрела афишу. На ней было семь человек, все одинаковые лицом и фигурой, как братья. Но явно же не потому, что являлись родней, а потому что так проще художнику. Все в одинаковых камзолах, с одинаковыми усами, лихо закрученными кверху, с круглыми красными щеками и с застывшими улыбками.

Один, самый большой, поднимал гирю размером вдвое больше себя, двое жонглировали, еще двое кувыркались. Оставшаяся пара замерла на заднем плане, широко разведя руки, и их амплуа пока что было непонятно. Главное, на канате никто не разгуливал, и, стало быть, Квестин был прав: программа совсем слабая.

Что ж за выступление, если по канату не разгуливает некто в яркой блузке и с торчащими косичками? Это Дженни и высказала, но добавила, что все-таки лучше посмотреть выступление, а не афишу. Может, у этих актеров есть какие-то скрытые достоинства, не поместившиеся на афише? Дело шло к вечеру, народ уже тянулся на площадь, и там светились фонарики.

После того, как миновали первые столбы, сердце забилось чаще, слишком свежими оказались воспоминания. Вон там Пьер привязал лошадей, вот здесь расхаживал Борд, натягивая канаты. И фургон эта труппа поставила на том же самом месте, где еще можно заметить втоптанные в землю обугленные щепки. А здесь была лужа… та самая лужа, в которой началась эта история. Началась с того момента, как Дженни лежала в холодной воде, а около нее покачивались среди пепла на крошечных волнах льдинки. Тогда она не знала, что означает лед рядом с ней.

Воспоминания так и не захватили ее полностью, потому что вокруг были люди. Гораздо меньше зрителей, чем на единственном выступлении труппы Бурмаля, и это было правильно, потому что Папаша и детки были лучшими актерами в мире… С другой стороны, людей было достаточно много, чтобы не возникло тягостное недоброе чувство близкой опасности. Ведь в толпе не случается ничего интересного. Когда опасность подкрадывается, когда она рядом и ждет момента, чтобы выскочить — уж тогда рядом точно никого не оказывается.

Сцена уже была готова, и Дженни увидела пару артистов. Один, самый большой, уже показывал собирающейся толпе, как он поднимает гирю. Довольно приличную, хотя и не такую громадную, как на афише. Другой отбивал такт на бубне и покрикивал:

— Подходите, глядите, вот он, великий силач Бимгат! Он подбрасывает гирю, как пушинку, попробуйте так же! Ну, кто поднимет так же ловко?

Желающих не было, публика лениво наблюдала, как мерно поднимается и опускается пузатый чугунный снаряд. Дженни-то поначалу решила, что гиря фальшивая, бутафорская, но мускулы на обнаженных предплечьях Бимгата вздувались и опадали. Это значит, что гиря, может, и полая, но весит все равно прилично.

Потом силач подхватил другой рукой крикуна, который бил в бубен, подбросил над собой, поймал. Тот не сбился с ритма, и публика одарила артистов парой жидких хлопков. Ну, так себе номер. А голосистый актер продолжал выкрикивать:

— А вот жонглеры, Том и Пом. Глядите!

На сцену выскочили еще двое. Надо сказать, что насчет их внешности афиша не врала, лица у всех актеров были выбелены, на щеках намалеваны красные круги, и усы у каждого задорно торчали кверху, что у мощного Бимгата, что у его приятелей, гибких, подвижных и суетливых, словно ратлеры. Потом программа пошла своим чередом, силач, поднимая попеременно то крикуна, то гирю, попятился, а жонглеры сновали по сцене, перебрасываясь булавами, потом в воздухе замелькали ножи, а жонглеры сохранили прежний высокий темп. Уже порядочно стемнело, и свет фонариков сиял на лезвиях.

Под конец еще один актер выволок из темноты на сцену стол с намалеванной мишенью, и все ножи блестящим роем устремились к ее центру. С глухим перестуком вонзились в истыканную столешницу — Том и Пом показывали публике, что, без обмана, играли с опасными штучками, их ножи были остро отточены.

Аплодисменты в этот раз были погуще, Дженни тоже похлопала. Не потому, что ей понравилось, а из профессиональной солидарности.

Силач уже оставил свою гирю, а крикун больше не бил в бубен, пришло время главного номера. Такой всегда оставляют под конец выступления, потому что к этому времени обычно уже темнеет, и можно задействовать кое-какие эффекты, которые лучше смотрятся без света. Вот и у этих тоже так заведено. Еще двое с нарисованными улыбками и торчащими усами, которые прежде не участвовали в представлении, поставили ширмы, зажгли несколько свечей… интересно, что они приготовили?

— А теперь, — трагическим тоном провозгласил крикливый актер, — узрите чудо из чудес! Мастер Гонациус и его говорящая голова! Чудо тавматургии и некромантии, только на наших выступлениях и только для вас!