Джентльмен Джек в России

Буки-гиганты в черной сетке из виноградных лоз и плюща покачивались с надсадным утробным скрипом, шумно шелестели густыми кронами — предсказывали непогоду. Но далекие вершины лечгумских гор сияли утренним снегом. По свежему звонкому небу носились рваные белые клочья облаков — Анна невольно вспомнила свое выстиранное белье и улыбнулась.

Через час были у реки — естественной границы между Имеретией и Мингрелией. Ценицкали, сказал Адам, в переводе означает Конская река, но местные называли ее Бешеной за быстроту, норов и вскипавшие пенные потоки — они кружились воронками, сбивали с ног путников, ломали копыта лошадям, сносили мосты, разрушали все на своем пути. Пройти в брод, на «бочах», не получилось — слишком яростной была Ценицкали после дождя. И они поднялись выше, к новому мосту — старый река, играючи, разбила и унесла.

Спешились, пошли гуськом — впереди Адам, за ним — Анна и Энн. Адам беспокоился — оборачивался: все ли в порядке с хлипкими британками, и строго покрикивал: «Не смотрите вниз! Закружится голова. Смотрите вперед — на меня!» Потом проводники перевели лошадей. Смеркалось. До Мартвильского монастыря, их следующей остановки, было еще шесть часов езды. Как назло, они опять сбились с пути, начался дождь, дороги развезло. Адам нашел какого-то старика, и тот за один абаз довел их до обители. У ворот путников встретил бледный аскетичный служитель и указал место ночлега — саклю с двумя затхлыми комнатами и дощатыми лавками. Они подкрепились персиками, сыром и лепешкой. Анна никак не могла согреться, натянула всю, какая оставалась, сухую одежду, накрылась буркой и провалилась в тяжелый сон.

Утром опять кружилась голова, подташнивало, но от еды она не отказалась — ведь такого роскошного завтрака не видела с самого Баку: «Я пила чай, Энн — молоко. Ели яйца, сыр, хлеб, потом нам принесли декантер вина, и мы смешивали его с водой, съели теплого хлеба, четыре маленьких tchoorek [чурека], два блюда с курицей, суп и одно жаркое, потом нам принесли жестяной поднос (или железный) с фруктами, сливами, грушами, тремя кусочками длинной превосходной дыни, которую я съела целиком, а также съела одну сливу и одну грушу — все остальное положила в багаж. Для того чтобы мы комфортно позавтракали, нам принесли целых два стула! Какая роскошь!»

Насытившись и наконец согревшись, Анна принялась за стирку. Она так ловко научилась это делать, что теперь подумывала, не отказаться ли от горничной — небольшая, но все же экономия. Потом с азартом очищала свой макинтош — отковыривала куски налипшей грязи, усердно терла руками белесые разводы, промывала водой. Кому сказать — английская аристократка, сорока девяти лет, в богом забытом селе, на краю вселенной, стирает панталоны, кальсоны, чистит одежду. Невероятно.

Потом их принял у себя настоятель монастыря, высокий, колоритный, с бархатистыми задорными глазами и полуулыбкой, проступавшей сквозь мягкие, густые, седеющие усы. Он спешно, не глядя, подписал их документы, вывел имена в регистрационной книге, нетерпеливо ее захлопнул, отодвинул и, улыбаясь, начал в шутку мучить грузинским языком — велел повторять за ним слова: «цхали», «пхали», «чкони». Потом поговорили о серьезном — о планах и дорогах. Настоятель советовал отправиться отсюда в Нокалакеви — пять часов езды, есть что посмотреть и у кого остановиться — хозяин имения местный князь, его добрый приятель, очень уважаемый человек. Оттуда — красивый путь на Зугдиди… Звучало заманчиво.