Джентльмен. Настольная книга изящного мужчины (сборник)

Однажды случилось мне обедать вместе с прелатом Н… при… дворе… Его Преосвященству дано было почетное место подле Ее Светлости принцессы А… Пред ним по случаю лежала разливная ложка, но он думал, что она положена пред ним из особенного к нему уважения, и, желая показать, что и он знает вежливость, предложил с почтением принцессе вместо себя воспользоваться сею ложкою, которая, впрочем, была слишком велика и вовсе несоразмерна с маленьким ротиком Ее Светлости.

В каком замешательстве находится иногда человек, который мало читает журналов и новейших модных сочинений, когда он по случаю попадает в общество ученых женщин и господчиков!

Равным образом сколь несносно должно быть положение так называемого светского человека, когда он находится в кругу людей, имеющих тайную между собою связь!

Но нет ничего грубее и противнее истинным понятиям утонченности, как если известный круг людей, разумеющих друг друга, обыкновенным своим разговором, им только одним понятным, лишают приятности собеседования постороннего, вступающего в их круг с намерением принять участие в их беседе. Таким образом нередко в молодости переносил я смертельную скуку в кругу семейственном, где всегда почти разговоры сопровождаемы были одними только намеками на анекдоты, вовсе для меня чуждые, и выражаемы были таким намерением и остромыслием, с которым я не мог соединить ни малейшего понятия. Надобно бы обращать на сие сколько-нибудь внимания. Но редко целое общество согласно бывает соображаться в своем тоне с одною какою-либо особой, да и не всегда можно сего требовать. Итак, искусство сообразоваться с нравами, тоном и расположением других людей должно быть важно для всякого, желающего жить в большом свете.

III. Собственные мои опыты

О сем-то искусстве я хочу говорить. Но в продолжении всей моей жизни, показав, может быть, наименее других сего искусства, могу ли писать о нем целую книгу? Прилично ли мне хвалиться познанием человечества, когда я столь часто бывал жертвою неосторожных поступков? Захотят ли учиться искусству обращения у такого человека, который сам удалился почти от всякого обхождения с людьми? Но позвольте мне, друзья мои, отвечать на сии вопросы.

Если я учинил какие-нибудь неблагоприятные для меня опыты, уверившие меня в собственной моей неловкости, то тем лучше. Кто лучше может предостерегать от опасностей, как не тот, кто сам испытывал оные?

Если темперамент и слабость или (если можно так сказать) чувствительность сострадательного сердца, если страсть к любви и дружеству, склонность угождать другим и возбуждать симпатические чувствования часто были причиною неосторожных моих поступков, иногда заставляли меня пренебрегать внушениями осмотрительного рассудка, то, верно, не слабоумие, не недальновидность, не незнание человечества, но потребность любить и быть любимым и сильное стремление к добру затрудняли исполнение моих намерений и часто совращали меня с пути истины.

Впрочем, мало, может быть, найдется таких людей, которые бы в столь короткое время находились в столь различных и важных связях с людьми всякого звания, какие я имел в течение двадцати только лет. Мало, может быть, найдется таких людей, которые бы при врожденных, воспитанием усовершенствованных дарованиях имели склонность замечать и предостерегать других от опасностей, коих они, впрочем, сами избежать не могли. Но теперешняя уединенная жизнь моя не происходит от ненависти к людям или от какой-либо застенчивости. Я имею важнейшие к тому причины; но распространяться о них здесь значило бы слишком много говорить о самом себе. В заключение сего введения намерен я привести только некоторые мною учиненные опыты. В самой молодости, почти в самом детстве вступил я в большой свет и явился уже на придворной сцене. Темперамент я имел живой, беспокойный, стремительный; нрав пылкий. Семена различных страстей таились в моем сердце. Я был несколько избалован первоначальным воспитанием. Внимание, слишком рано на меня обращенное, побуждало меня требовать лишнего уважения от людей. Возросши в свободном государстве, где лесть и притворство, сии пресмыкающиеся твари, вовсе не находят себе пристанища, я, конечно, не был приготовлен к той гибкости, которая была бы необходима для успехов в государстве деспотическом, между людьми вовсе мне неизвестными. Теоретическое познание истинной мудрости не токмо редко имеет желанный успех, но иногда сопряжено бывает с некоторою опасностью. Собственным опытам предоставлено было лучшее мое образование. Сии уроки для того, кто умеет ими воспользоваться, суть самые надежнейшие.

Я теперь еще помню то маловажное происшествие, которое сделало меня на долгое время осторожным.

Однажды в… на итальянской опере сидел я в герцогской ложе. Я приехал ранее придворной свиты потому, что в тот день не был во дворце, а отобедал дома. Людей собралось еще мало. Во всем первом ярусе сидел один губернатор, граф Н…, почтенный старик, который, увидев меня одного, подошел от скуки ко мне и начал разговаривать.