Все стали расхаживать вокруг меня, точь-в-точь как шериф с Кёрби, а я стушевался и слопал разом три или четыре фунта говядины с картошкой, закусил здоровенным куском белого хлеба и выпил почти целый галлон воды, потому что меня уже давно чертовски мучила жажда. А они все стояли, разинув рты, пока наконец один из них не сказал:
– А почему он не явился вчера с почтовыми лошадьми?
– Ну, – сказал шериф, – как говорит кучер, он так нализался, что они решили оставить его в Бисни, а сами захватили только багаж – вон он, там, на полке. Ему только оставили лошадь и объяснили, как добраться до Томагавка, чтобы он выехал, как только протрезвеет. Сегодня мы с парнями ждем его, а его все нет и нет. Вот мы и решили поискать его, да там на дороге он нам и попался.
– Бьюсь об заклад, эти молодцы из Великих Мук что-то задумали, – сказал Кёрби. – Ни один из них еще не объявился. Наверняка сидят там у себя и замышляют что-то против нас. Они-то хотели, чтобы представление состоялось у них в Муках. Утверждали, что, раз уж половину оплатил Томагавк, а вторую половину – Гансток, то все должно состояться у них!
– Это все чепуха, – сказал Маквей. – Выбор был между Томагавком и Ганстоком, мы бросили монету и честно победили. Если Великие Муки хотят нарваться на неприятности, они их получат. Ну что, ребята из Ганстока уже тут?
– Еще бы! – отозвался Ричардс. – В Томагавке все таверны битком забиты ковбоями. Те уж накачались виски, и их прямо распирает от гражданской гордости. Ставят на кон все вплоть до последней рубахи и затевают уже девятую по счету потасовку. Да у нас собрался весь Гансток!
– Ладно, тогда начнем, – сказал Маквей. Его слегка потряхивало. – Чем быстрее все закончится, тем меньше крови придется пролить.
Не успел я и глазом моргнуть, как меня схватили и принялись стягивать одежку. Тут уж я подумал, что меня, наверное, теперь арестуют за то, что я украл тряпье у того чужака, но Кёрби достал с полки в углу чемодан и рылся в нем, пока не вытащил пару чудаковатых штанов; потом-то мне уже объяснили, что они были сшиты из белого шелка. Натянул я их, потому как больше мне ничего не предлагали, и штаны оказались впору. Ричардс повязал мне вокруг пояса американский флаг, а на ноги мне нацепили какие-то чудные башмаки с шипами.
Я позволил им делать все, что пожелают, помня слова папаши: не оказывай сопротивления представителям закона. Тем временем снаружи стало шумно, не иначе, собралась целая толпа народу. Вскоре в амбар заглянул тощий старый оборванец с бакенбардами и рявкнул:
– Слушай, Мак, черт бы тебя побрал! У меня ожидает отправки с вечерней почтой крупная партия золота, а весь чертов город собрался глазеть на это ваше безобразие! Что, если Индеец Сантри со своей бандой пронюхает об этом?
– Ну, – протянул Маквей, – я пошлю к тебе Кёрби, пусть поможет сторожить.
– Пошлешь ты меня, как же, – сказал Кёрби. – Я тут же откажусь быть помощником шерифа, и всего делов. Я поставил все до последнего цента и не намерен пропустить представление.
– Ну, отправь кого-нибудь другого! – упорствовал чудаковатый старикашка. – У меня и так с этим магазином забот по горло, а еще за станцией следи, да за почтой… – Он исчез, бормоча что-то себе под нос, а я спросил:
– Это кто такой был?
– А-а, – сказал Кёрби, – это старик Брентон, хозяин магазина, что на другом конце города, на восточной стороне улицы. И почта у нас там же.
– Так он-то мне и нужен, – говорю. – Есть там у вас на почте одно письмо…
Тут в амбар ввалился еще один незнакомец и выкрикнул:
– Ну что там, все готово? Народ уже теряет терпение!
– Готово, – ответил Маквей и накинул мне на плечи тряпку – «халат», как он выразился.
Вместе с Кёрби и Ричардсом они подхватили полотенца, ведра с водой и прочую ерунду, и мы все вместе вышли через дверь напротив. На улице собралась целая толпа, все улюлюкали и палили в воздух. Я хотел было скрыться в амбаре, но меня удержали и успокоили, что все в порядке. Мы пробивались сквозь толпу – в жизни не видел столько сапог и револьверов разом, – пока не очутились перед каким-то загоном, сделанным из четырех столбов, вбитых в землю, и натянутых между ними веревок. Мне сказали, что это «ринг», и велели залезать внутрь. Ну, я так и сделал. Земля внутри оказалась ровнехонько утоптанной и твердой. Мне велели садиться на табурет в углу; я послушался, и меня завернули в какую-то робу, словно индейца.
Тут все снова закричали, и несколько человек (из Ганстока, так мне Маквей объяснил) перешагнули через веревки с другой стороны ринга. Один из них был одет в точности как я; никогда в жизни не видал такого смешного человека. Уши как два кочана капусты, сплющенный нос, начисто выбритая голова, а череп гладкий, словно пуля. Он сел в углу напротив меня.
Затем еще один незнакомец вскочил, замахал руками и громогласно протрубил: