Джентльмен

Кэтт. Не верь своим фантазиям. Знай, что в жизни все гораздо проще, чем в воображении. А главное — сперва вглядись, а потом уж пугайся.

Остужев (несколько удивленный). Какая вы разговорчивая сегодня.

Кэтт. Подойдите ближе и сядьте тут.

Остужев. Если это привилегия доброй дружбы — я отказываюсь наотрез.

Кэтт. От дружбы?

Остужев. Представьте — осмеливаюсь. Или вы полагаете, за каждую подачку я должен вертеть хвостом и визжать от радости, как легавая собака?

Кэтт. Дайте мне посмотреть на вас. Я никогда на это не решалась, разве украдкой. Может быть, и вы окажетесь…

Остужев (со страхом). Водовозной бочкой?

Кэтт. Чем-нибудь в этом роде.

Остужев. Екатерина Вадимовна, мне не до шуток, не до игры в слова. Я вас люблю, слышите вы? Неужели вы, ни по вашей ледяной натуре, ни по всему, что в вас с таким старанием воспитывала ваша maman, не можете этого понять? Я вас безумно люблю. Вы скажете — поздно, я вам отвечу — зато сильно. Вот я теперь гляжу на вас и слов не нахожу… Я вижу ваши глаза, слышу ваш голос… И в этом голосе, в этом взгляде мне чуется что-то новое, что-то такое… о чем я во сне грезить не смел… Кэтт… Кэтт… что случилось? Скажите мне…

Кэтт. Что же могло случиться с «ледяной» натурой? С воспитанницей мисс Уилькс! Я не понимаю любви, не правда ли? Ее понимают только те мужчины, которые любят каждый день… как каждый день обедают… Любят сегодня все, что интереснее вчерашнего?.. И никогда не могут любить того, что надо любить долго? Или те женщины, которые идут на все уступки, лишь бы только их любили?

Остужев. А… как же… вы… вы… как понимаете?..

Кэтт (смутясь). Нет, я этого рассказывать не могу, мне кажется, если бы я полюбила, я бы и отдала любимому человеку все, что есть во мне… и сама бы взяла себе все, что…

Остужев (схватывая ее руки). Бери, требуй, повелевай…

Кэтт (стараясь прийти в себя, глядит на него взволнованным, любящим взглядом). Но что же… Что можно сделать? Теперь? Ведь я чужая жена… Ведь, кроме мужа… мой отец… моя мать… сколько еще людей… мне близких… Ведь это позор…

Остужев. Ничего нет позорнее, как лгать своим чувством, Кэтт. Скажите мне, умоляю вас, есть ли между вами и им что-нибудь общее, что-нибудь? Ну, общего нет — есть у вас уважение к нему? Ну, уважения нет — можете вы хоть серьезно относиться к нему?

Кэтт (усмехнувшись). Нн… нет.

Остужев. Так из-за чего же? Бросьте ваши шелки и брильянты, пойдем на вольный воздух. Ведь тут задохнуться можно.

Кэтт. Зачем же раньше… Я уже не та, какой была тогда. Какое это было бы гордое, спокойное счастье… Свадьба… Я вам должна быть за нее благодарна.

Остужев (взволнованным взглядом глядит на нее. Оба молчат). Пусть ваши упреки справедливы, пусть я виноват в ней… Но я был бы так же виноват, если б нечаянно убил вас. Вы перенесите то, что я испытал бы тогда, — и вы поймете, что было со мной.

Кэтт (поднявшись с места, кладет ему обе руки на плечи и долго молча смотрит на него). Я мало стою, может быть, но я себя дорого ценю. (С тихой, глубокой страстью.) Ты не знаешь, как я тебя люблю.

Остужев (бледный, со слезами на глазах). Повтори… еще… еще раз…

Кэтт. Час назад еще мне казалось, что я нужна мужу. Каков бы он ни был, я шла за него добровольно, и за мой ложный шаг я не имела права заставлять платиться другого, хотя бы мне это стоило всей жизни… больше, чем жизни. Теперь я свободна, я своя. Я ему не нужна. Я твоя теперь. Я — твоя… (Целует его).

Остужев. Кэтт… Моя Кэтт…

Кэтт. Постой… прежде всего, не надо никакой лжи… все разом… (Звонит.) Все кончить разом…

Входит лакей.

Попросите сюда Лариона Денисовича.

Лакей. Слушаю-с. (Уходит.)

Кэтт. Как меня утомила эта вечная ложь… Вон отсюда… навсегда… Боже мой, я верить не могу этому счастью… Ведь я задохнуться могла.

Входит Рыдлов.

Явление восьмое

Рыдлов. Прошел ваш неуместный хохот? Одумалась? То-то! Как не понять, что это был просто… порыв, ну, каприз художественной натуры. Надо привыкать, мой друг, быть женой писателя… Это не шут… Ах, Андрей, и ты здесь… Ну, вот ты тоже писатель, скажи, пожалуйста…

Кэтт (перебивая его). Совсем не в том дело… Я… я просила вас прийти…

Рыдлов (успокоительно). Не волнуйся, не волнуйся, Кэтт, не надо теряться. Главное — самообладание…

Кэтт. Я… не могу больше с вами жить.

Рыдлов (Остужеву). Ну вот, не угодно ли! До чего доводит ревность!

Кэтт. Не ревность, а ложь, на которой у нас все было построено, и наша свадьба, и вся наша жизнь. Мы оба лгали друг другу по своей ли, по чужой ли воле — все равно. Пора это кончить… Я не люблю вас… я никогда вас не любила…

Рыдлов (встревоженный). Что за чушь!

Кэтт. Я уезжаю к отцу… Я ухожу из вашего дома сейчас же… навсегда… Мы друг другу всегда были чужими по всему, по всему… Ни одной нитки, ни одной безделушки я от вас не возьму… Ничего мне не надо… Только, ради всего святого, кончим невыносимую… ненужную… эту лживую связь. Вернем друг другу свободу… Я не могу с вами жить… (Дрожит всем телом.)

Рыдлов (сконфуженно поглядывая на Остужева). Однако этот обмен мыслей лучше бы tete-a-tete.

Кэтт. Я не хочу обмана… не хочу… он меня измучил вконец… Я люблю другого…