Джентльмен

Остужев. На это одним словом трудно ответить. До Кельна я думал поспеть раньше свадьбы, взять за ворот маркиза и спустить его с лестницы, к ужасу и отчаянию тетушки Уилькс; от Кельна до Берлина я уже дошел до того, что решил, спустивши его, стать самому вместо него на розовый атлас с ней рядом; но к Варшаве эта картина стала меня несколько устрашать… Я невольно почувствовал желание…

Эмма Леопольдовна. Опоздать?

Остужев. Я даже ловил себя на том, что я упирался ногами в стенку, а спиной в спинку купе, — ей-богу, инстинктивно, думая позадержать поезд… А теперь…

Эмма Леопольдовна. Теперь опять кельнское настроение.

Остужев. Я то, что называется — нервная каналья. Спросите у меня, чего я хочу, и я вам отвечу: ничего изо всего того, что у меня есть; много из того, чего никогда не будет и даже не может быть. Но сейчас я с ума схожу, думать ни о чем не могу, она меня захватила всего. Посмотри, мои руки — лед, я болтаю вздор, а чувствую, что, войди она сюда, у меня забьется сердце, захватит дыхание, как в восемнадцать лет.

Эмма Леопольдовна (зло и колко). Вы могли бы быть деликатнее, мой друг, и избрать в свои поверенные кого-нибудь другого, только не меня.

Остужев (пожимая плечами). А вы могли бы быть добрее, могли известить меня ранее об этой мерзкой продаже. Или вам угодно было отомстить мне? Так за что? Мы в течение целых двух лет нашей любви постепенно убеждались, что мы оба слишком ясно на все глядим, слишком мало в нас этой неуловимой дымки, без которой любовь теряет всю свою прелесть. Вы очень красивы, значит, наш разрыв не мог задеть вашего самолюбия.

Эмма Леопольдовна. Нет, мое самолюбие выше этого. А дымка… может быть, она была важна для вас, а для меня любовь…

Остужев. Верю. Что же, любил я вас долго…

Эмма Леопольдовна. Ну, не особенно, и скорее… из вежливости и от нечего делать.

Остужев (целуя ее руку). Обожаю умных женщин.

Эмма Леопольдовна (отдергивая руку). Ну, без нежностей. Теперь можете целовать ручки Кэтт, а у меня в руках вещь для вас довольно опасная.

Остужев. Какая? Месть? Станьте выше ее, не мстите, а радуйтесь, что меня посетило глубокое чувство. Случись это с вами, я первый поздравил бы вас.

Эмма Леопольдовна (заливается хохотом). Ха-ха-ха… Я говорила, что вы интересны… Сильное чувство… Ха-ха-ха… Вы струсили, когда увидели, что вместо легкого флирта девушка могла вас полюбить, и удрали за границу. И теперь, неужели вы думаете — я верю вашим страданиям? Настоящим? В вашей натуре хватать все, комкать, выжать все соки для своего удовольствия и бросить под тысячью самых тонких психологических предлогов. Вся ваша жизнь — жизнь паразита. Вы всегда жили чужими чувствами, чужими радостями, чужой тоской, мучениями, словом, чужими соками. Месть — это слишком высоко сказано. Мне хотелось насолить вам за вашу бесцеремонную смену страстей и привязанностей. Не все вам философствовать и разбирать с литературной точки зрения, анализировать, что ли — как вы там говорите? — чужие чувства. Помучайтесь-ка сами. За два года ее верности мужу самый отъявленный скептик прозакладывает голову, и эти два года вам нелегко достанутся. Вы, мой друг, наказаны. Вы, друг мой, опасно влюблены.

Остужев. Правда. Отвратительнее всего, что вы говорите правду… (Молча ходит, потом останавливается.) Так два года? Это невозможно.

Эмма Леопольдовна (играя веером). Что такое Кэтт? Я ею очень интересовалась, когда еще ревновала вас, и узнала ее хорошо. В ней много натуры. Она горяча сердцем, холодна по воспитанию, горда и самолюбива. Пока ее сердце молчит. Она готова была полюбить вас, но… Тут много «но».

Остужев. Хоть одно.

Эмма Леопольдовна. Извольте. Первое — вы трус в любви.

Остужев (пожимая плечами). Вам лучше знать.

Эмма Леопольдовна. Второе — вы метафизик. Вы строите все очень тонко, сложно, когда надо просто взять и поцеловать. Вот вам за это и нос, длинный нос. Я этому очень рада.

Остужев. Ну хорошо, я оправдываться не стану. Но это золотое бревно…

Эмма Леопольдовна. Люди часто сильны своею глупостью. И, кроме того, миллионы тупы, грубы, но — величественны.

Остужев. Еще бы! Особенно для женщины. И еще для ростовщика.