Джентльмены

В конце апреля — Лео, вероятно, полностью утратил чувство времени и пространства, — он собрал аккуратное досье: пятьдесят машинописных страниц формата А4. Стене Форман урчал, хрипел и едва ли не лопался от любопытства; он попросил свою ищейку зайти в редакцию тем же вечером. Все это было «off the record», кроме того, нитроглицерин лучше всего действует под покровом ночи.

Густые апрельские сумерки опустились на залив и Норр Мэларстранд, откуда так хорошо видны небоскребы газетных монстров с вращающимися неоновыми вывесками. Лео пробирался по улицам, словно в тумане, в трансе усталости, думая о том, как сотни профессионалов, восседающих в небоскребах, позеленеют от зависти, узнав, что «Молния», находящаяся на грани банкротства, вот-вот снова выйдет на сцену во всем блеске.

Лео поздоровался с сонным охранником, который немедленно впустил его — главный редактор ждал посетителя. В редакции, располагавшейся на четвертом этаже, было пустынно и темно, стеклянные двери лифта были заперты. Лео позвонил, после чего в полумраке возник Стене Форман и отпер дверь. Похлопав Лео по спине и пожав руку, он показал ему дорогу в свой офис — комнату, отделенную перегородкой от большого зала, уставленного письменными столами и печатными машинками, безмолвными и равнодушными.

Форман казался не менее усталым, чем Морган. Из окна его большого кабинета открывался вид на парк Роламсхов и залив Риддарфьэрден. За письменным столом стояла небольшая тахта, на которой Форман ночевал последнее время. В его жизни царила полная неразбериха: бывшие жены, алименты и эксперты-экономисты; Стене предпочитал скрываться и лучшим местом для этого считал контору. Жизнь такая штука, говорил он, рано или поздно все образуется.

Главный редактор усадил Лео в кресло для посетителей, протянул ему гостевой портсигар и налил изрядную порцию виски — Лео заслужил. В ответ тот небрежно кинул на стол папку: в ближайшее время она должна была взорваться с грохотом, который услышат в самом правительстве.

В вечерних новостях по радио сообщили, что последний янки покинул Южный Вьетнам в результате экстренного вывода войск и что правительство в Сайгоне, скорее всего, капитулирует со дня на день. Это, несомненно, был день торжества правды и справедливости.

Лео потряхивало от озноба и недосыпа, он отхлебнул виски и закурил сигарету. Листая выпуск «Молнии», он, наверное, пытался представить собственный сенсационный материал под заголовком: «РАЗОБЛАЧЕНИЕ КОНЦЕРНА „ГРИФФЕЛЬ“ — ТАЙНЫЕ ПОСТАВКИ ОРУЖИЯ ВО ВРЕМЯ ВОЙНЫ» — и продолжение: «ВЧЕРА НАЦИСТАМ — СЕГОДНЯ ИМПЕРИАЛИСТАМ» — и, наконец: «СОКРЫТИЕ ПРАВДЫ» — с объяснением исчезновения Туре Хансона и Эдварда Хогарта. Заголовки, вероятно, были недостаточно хороши. Лео не умел придумывать заголовки, это особое журналистское искусство, которому он так и не научился. Лео был и остался любителем. Рыцарем и джентльменом до гробовой доски.

Двадцать девятый известен как год биржевых крахов, когда народ сходил с ума и лез в петлю. Однако рушились не только биржи. На мрачной, тенистой улице Хеленеборгсгатан на Сёдра Мальмен в Стокгольме однажды с оглушительным шумом рухнули строительные леса — как показало расследование, из-за халатности монтировщиков. Один рабочий сломал ногу, а мальчик-подручный остался под обломками досок, труб и бревен. После получасового разбора завалов мальчика нашли живым. Напряженно ожидавший квартал вздохнул с облегчением и возблагодарил Господа.

Подручному было всего четырнадцать лет, звали его Туре П.-В. Хансон. Когда взрослые и сильные плотники и каменщики извлекли из-под руин его тело, он был жив — но целым и невредимым не был. Большая балка раздробила правую ступню, крупная доска ударила по голове. Нога зажила удивительно удачно: мальчик остался хромым, но уже спустя пару месяцев начал ходить; а с головой дело обстояло хуже. Мальчика мучили заикание и спазмы, что некоторые несправедливо считали его слабоумным.

Однако прошло десять с лишним лет, и Туре Хансон, поступая на работу в ОАО «Северин Финмеканиска», блестяще справился со всеми вопросами в хитроумно составленном формуляре. Рассудок его был в полном порядке. Парень, разумеется, не годился для строительных работ по причине хромоты, теперь ему больше подходила работа, не требующая перемещений, и он стал токарем, занялся точной механикой. Хансон прославился удивительной ловкостью и почти педантичной точностью в токарном деле, хотя коллеги и держали его за дурачка. Туре Хансон не возражал: он был рад, что в эти безумные тридцатые у него есть хоть какая-то работа.

Туре Хансон стал одним из новых рабочих, на силы которых ОАО «Северин Финмеканиска» рассчитывало, с помпой открывая новые помещения неподалеку от канала Сикла в Хаммарбю. Вместе с парнем по имени Берка они радовались тому, что избежали службы в армии и могут следить за войной с безопасного расстояния. Туре Хансон читал военные репортажи так же тщательно, как делал все остальное.