Джентльмены и игроки

Привратницкая загорелась, но это меня не обрадовало. Даже наоборот, пока резвилось и рычало ликующее пламя, ко мне подкрались угрызения совести, самой жалкой и бесполезной из всех эмоций.

К тому времени как подъехала полиция, все следы маскарада были аккуратно удалены: мешковатая толстовка с капюшоном сменилась более подобающей одеждой, и теперь можно сколько угодно общаться с полицейскими, рассказать им все, что они хотят услышать (про парнишку в капюшоне, убегающего с места происшествия), и позволить им обнаружить канистры и брошенный ранец. Приехали пожарные машины, и я отхожу в сторону, чтобы они делали свое дело. Нельзя сказать, что им осталось много работы.

Школьная забава, скажет «Икземинер»: опасная проделка в честь Хэллоуина, обернувшаяся преступлением. Шампанское немного выдохлось, но я все равно его пью, делая попутно несколько обычных звонков с телефона, позаимствованного у Коньмана, под залпы фейерверков и вопли юных гуляк — ведьм, духов и вампиров, — доносящиеся с улицы.

Если сесть справа у окна, можно увидеть Дог-лейн. Интересно, сидит ли Честли у своего окна в эту ночь, пригасив свет и задернув занавески? Он ждет неприятностей, это уж точно. От Коньмана или кого-то еще — «солнышек», д'yхов. Честли верит в привидения — еще бы, — а сегодня ночью они особенно сильны, подобно воспоминаниям, вырвавшимся на свободу, чтобы охотиться на живых.

Пусть охотятся. Мертвые им не слишком интересны. Мой же вклад — небольшая палка в старые колеса «Сент-Освальда» — уже сделан. Назовите это жертвоприношением, если хотите. Расплатой кровью. Если уж это их не удовлетворит, то не удовлетворит ничто.

3

Школа для мальчиков «Сент-Освальд»

Понедельник, 1 ноября

Какой кошмар. Просто вселенский кошмар. Я, конечно, видел вечером пламя, но думал, что это ежегодный костер Гая Фокса, правда на несколько дней раньше и чуть подальше от обычного места. Потом я услышал пожарные сирены и сразу понял, что мне нужно туда. Это было так похоже на прошлый раз: я вспомнил вой сирен в темноте, Пэта Слоуна, похожего на обезумевшего кинорежиссера со своим чертовым мегафоном…

Когда я вышел из дома, подмораживало. Хорошо, что надел пальто, а шею надежно укутал клетчатым шарфом — рождественский подарок одного мальчика, сделанный в те времена, когда ученики еще были на такое способны. В воздухе приятно пахло дымом, туманом и порохом, и, хотя было поздно, компания играющих в «Угости или получишь» спешила по аллее с сумкой сладостей. Один из них — маленькое привидение — бросил походя обертку, кажется, от «сникерса», и я машинально нагнулся, чтобы ее подобрать.

— Эй, ты! — пустил я в ход свой колокольно-башенный голос.

Маленькое привидение — мальчонка лет восьми-девяти — остановилось.

— Ты что-то уронил, — сказал я, подавая ему обертку.

Привидение взглянуло на меня, как на сумасшедшего.

— Чего?

— Ты что-то уронил, — терпеливо повторил я. — Тут рядом урна. — Я указал на мусорный бак в дюжине ярдов. — Пойди и выбрось туда.

— Чего?

Позади него заухмылялись, подталкивая друг друга. Кто-то в дешевой пластиковой маске захихикал.

«Солнышки», со вздохом подумал я, или юные головорезы с Эбби-роуд. Кто еще позволит своим восьми-девятилетним детям шататься по улицам без взрослых в половине двенадцатого?

— В бак, пожалуйста, — сказал я снова. — Я уверен, вы достаточно воспитаны, чтобы не бросать мусор, где попало.

Я улыбнулся. Среди них был волк, три привидения в простынях, грязный вампир, у которого текло из носу, и неописуемая личность — вурдалак, или злой гном, или безымянное голливудское создание из «Секретных материалов».

Малютка-привидение посмотрело на меня, потом на обертку.

— Молодец, — начал было я, когда оно двинулось к баку.

Но мальчишка обернулся и ухмыльнулся, оскалив зубы старого курильщика.

— Отвали, — сказал он и побежал по улице, бросив обертку.

Остальные помчались в другую сторону, бросая на бегу бумажки, и я слышал их насмешки и издевки, пока они не скрылись в морозном тумане.

Зря я вмешался. Будучи учителем, я всякого насмотрелся, даже в «Сент-Освальде», где как-никак учится элита. Эти «солнышки» — другой породы: у них дома процветает алкоголизм и наркомания, царят нищета и насилие. Мат и мусор для них — часть нормальной жизни. В этом, по сути, нет злого умысла. И все же меня это как-то слишком встревожило. Сегодня я раздал вымогателям угощений три вазы сладостей, и там среди прочего были и батончики «сникерс».

Я подобрал обертку, бросил ее в урну, и мне вдруг стало тоскливо. Я старею, вот и все. Мои представления о молодежи (и о человечестве в целом) совершенно устарели. И хотя я подозревал — а в душе даже знал, — что пожар тот имеет отношение к «Сент-Освальду», я не представлял такого; дурацкий оптимизм, который всегда был и лучшей, и худшей стороной моей натуры, не позволяет столь мрачно смотреть на мир. Вот почему я искренне удивился, когда пришел в Школу, увидел пожарную команду в пламени и понял, что Привратницкая горит.