Джентльмены и игроки

А реальны эти камни, эти традиции, это постоянство «Сент-Освальда». Сотрудники приходят и уходят. Иногда умирают. Иногда умирают даже мальчики, но «Сент-Освальд» выдерживает все, и к старости мне от этого становится уютно.

Марлин, я чувствую, совсем другая. Возможно, потому, что она женщина – как я понимаю, такие вещи значат для них гораздо меньше. Может, потому, что она видит, как «Сент-Освальд» поступил с Пэтом. Или же из-за своего сына, который до сих пор не дает мне покоя.

– Не надо было вам сюда приходить, – сказала она, вытирая глаза. – Директор приказал всем…

– К черту директора. Уроки кончились, и я волен делать то, что хочу, – заявил я, впервые в жизни слегка уподобившись Робби Роучу. Это ее рассмешило, чего я и добивался. – Так-то лучше. – Я присмотрелся к остаткам моего остывшего напитка. – Скажите, Марлин, почему больничный чай всегда пахнет рыбой?

Она улыбнулась. Улыбка – или отсутствие косметики – молодит ее, и она меньше похожа на Брунгильду.

– Хорошо, что вы пришли, Рой. Больше никто не появлялся – ни директор, ни Боб Страннинг. Никто из его друзей. Как это тактично. Так по-освальдовски. Уверена, что Сенат был столь же тактичен с Цезарем, когда вручил ему чашу с цикутой.

Я думаю, что она имела в виду Сократа, но промолчал.

– Он удержится, – солгал я. – Пэт крепкий малый, и всем известно, насколько смехотворны эти обвинения.

Вот увидите, к концу года Правление будет умолять его вернуться.

– Надеюсь. – Она глотнула холодного чая. – Я не позволю им похоронить его, как они похоронили Леона.

Впервые за пятнадцать лет она упомянула при мне своего сына. Еще один барьер рухнул, но я был к этому готов: эту старую историю я вспоминал в последние недели чаще, чем обычно, и Марлин, по-моему, тоже.

Есть, конечно, некоторые параллели: больницы, скандал, пропавший мальчик. Ее сын не умер на месте падения, хотя больше в себя не приходил. Бесконечное ожидание у постели, страшные муки надежды, вереницы доброжелателей – мальчиков, членов семьи, подруг, воспитателей, священника – вплоть до неизбежного конца.

Мы так и не нашли второго мальчика, и уверенность Марлин, будто он видел что-то, всегда воспринималась как истеричная и безнадежная попытка матери найти смысл в этой трагедии. Один Слоун старался помочь, проверяя школьные документы и фотографии, пока кто-то (вероятно, Главный) не указал, что настойчивое желание навести тень на плетень безусловно повредит «Сент-Освальду». Это, конечно, не имело значения, но Пэт так и не смирился с исходом дела.

– Пиритс. Так его звали. – Как будто я мог забыть. Придуманное имя, это очевидно. Но на имена у меня память хорошая, и его я запомнил с того дня, когда наткнулся на мальчика в коридоре – он крался мимо моего кабинета под каким-то немыслимым предлогом. Кажется, там был и Леон. И этот мальчик назвался Пиритсом.

– Да, Джулиан Пиритс. – Она улыбнулась, но как-то безрадостно. – Никто не верил в его существование. Кроме Пэта. И вас, конечно, – вы ведь видели его там…

Теперь я уже не был в этом уверен. Я всегда помню мальчиков и за тридцать три года не забыл никого. Помню все эти юные лица, застывшие во времени, и каждый верил, что Время сделает для него исключение, что он навсегда останется четырнадцатилетним…

– Я видел его, – сказал я. – По крайней мере, думал, что вижу. – Фокус с дымом и зеркалами, мальчик-призрак, который растаял, как ночной туман утром. – Я был так уверен…

– Как и все мы, – отозвалась Марлин. – Но Пиритса не оказалось ни в одном из школьных документов, ни на одной фотографии, даже в списке подавших заявление его не было. Да и вообще, к тому времени все уже кончилось. Никого это больше не интересовало. Мой сын умер. Нам надо было заниматься школой.

– Мне очень жаль, – произнес я.

– Вы не виноваты. Кроме того, – она вдруг встала с деловитой торопливостью (школьный секретарь, да и только),– жаль не жаль, но Леона этим не вернешь, так ведь? А сейчас я нужна Пэту.

– Он счастливчик, – серьезно сказал я. – Он не станет возражать, если я вас приглашу? Просто выпить, ведь сегодня мой день рождения, а вам нужно что-нибудь посущественнее чая.

Хочется думать, что я не совсем еще утратил галантность. Мы договорились, что выйдем на часок, не больше, и покинули Пэта, велев ему лежать и читать книгу. Мы прошли с милю пешком до моего дома; к тому времени стемнело, и в воздухе уже пахло порохом. Несколько ранних фейерверков взлетели над кварталом Эбби-роуд, воздух был влажен и удивительно мягок. Дома были имбирные пряники и глинтвейн, я зажег камин в гостиной и принес две подходящие чашки. Было тепло и уютно, при свете пламени старые кресла выглядели не такими дряхлыми, а ковер не таким протертым, и со всех стен на нас смотрели мои сгинувшие мальчики, улыбающиеся с оптимизмом вечной юности.

– Как много мальчиков, – с нежностью сказала Марлин.

– Моя галерея призраков, – отозвался я, но потом увидел ее лицо. – Простите за бестактность, Марлин.