В нескольких словах я выложил ей все про этого милого молодого человека. Записная книжка. Компьютерные пароли. И эта его тонкая насмешка, высокомерие, точно преподавание для него – просто забавная игра.
– А как же Коньман? – спросила Марлин.
Я думал об этом. Дело Слоуна строится на телефонных сообщениях с мобильника Коньмана, они поддерживают иллюзию – Коньман сбежал из страха, что его накажут.
Но если Коньман не преступник, то где же он?
Я поразмыслил. Если бы не телефон Коньмана, если бы не Привратницкая, если бы не письма с его электронного адреса – что бы мы предполагали и чего боялись?
– Я думаю, Коньман мертв, – нахмурившись, сказал я. – Единственное разумное объяснение.
– Но зачем убивать Коньмана?
– Чтобы поднять ставки, – медленно проговорил я. – Чтобы наверняка подставить Пэта и остальных.
Марлин глядела на меня, бледная как полотно.
– Только не Кин. Он такой очаровательный. Он даже принес вам торт…
Боги!
Этот кекс. Я же совершенно о нем забыл. Как забыл и о приглашении Дианы посмотреть костер, выпить, отпраздновать…
Может, она как-то насторожила Кина? Прочла его записную книжку? Может, у нее что-то вырвалось? Я вспомнил, как блестели от радости ее глаза на юном, оживленном лице. Вспомнил, как она поддразнила: «Скажите, вы профессиональный шпион или это просто хобби?»
Я встал, слишком резко, и невидимый палец настойчиво ткнул меня в грудь, будто уговаривая снова сесть. Я не внял совету.
– Марлин, нам надо идти. Быстро. В парк.
– Почему в парк? – спросила она.
– Потому что он там, – ответил я, хватая пальто и накидывая его на плечи. – Вместе с Дианой Дерзи.
6
У меня будет свидание. Это так волнующе, правда? Причем впервые за долгие годы, несмотря на радужные надежды матери и оптимизм моего психоаналитика. Противоположный пол никогда меня не интересовал. Даже сейчас при одной мысли о них вспоминается крик Леона: «Какая гадость!» – и звук его падения.
Конечно,
Конечно, теперь все это позади. Чувство вины, говорит мой психоаналитик, – это естественная реакция истинной жертвы. Я упорно работаю над искоренением вины и делаю большие успехи. Терапия работает превосходно. Естественно, я не собираюсь рассказывать ей об истинной природе своей терапии, но она, не сомневаюсь, согласится, что с комплексом вины в основном покончено.
Еще одно дело осталось до катарсиса.
Еще один взгляд в зеркало, перед тем как отправиться на свидание у костра.
Прекрасно выглядишь, Страз. Прекрасно выглядишь.
7
Обычно от моего дома до муниципального парка пятнадцать минут ходьбы. Нам же хватило пяти, невидимый палец торопил меня. Туман сгустился, плотная корона окружала луну, и фейерверки, время от времени взлетавшие над нами, освещали небо, будто зарницы.
– Который час?
– Семь тридцать. Большой костер вот-вот разожгут.
Я заторопился, обходя стороной компанию маленьких детей, тащивших тележку, в которой сидело очередное чучело Гая.
– Дайте фунт, мистер!
В мое время просили пенни. Мы с Марлин прибавили шагу, пробираясь сквозь ночь, пропитанную дымом и бенгальскими огнями. Волшебная ночь, яркая, как ночи моего детства, пахнущая осенней листвой.
– Сомневаюсь, что нам надо вмешиваться. – Марлин, как всегда, щепетильна. – Может, этим следует заняться полиции?
– Вы думаете, они нас послушают?
– Может, и нет. Но я все же считаю…
– Послушайте, Марлин. Я просто хочу увидеть его. Поговорить с ним. И если я прав и Пиритс – это Кин…
– Не могу в это поверить.
– Но если это так, то мисс Дерзи может угрожать опасность.
– Если это так, то опасность может угрожать и вам, старый дурень.
– Верно…
Я как-то об этом не подумал.
– У ворот будет полиция, – рассудительно сказала Марлин. – Я тихо переговорю с дежурным, а вы попробуете найти Диану. – Она улыбнулась. – И если вы ошибаетесь, а я в этом уверена, мы все вместе отметим Ночь костров.
И мы поспешили вперед.
Зарево мы увидели с дороги, еще не дойдя до ворот парка. Толпа уже собралась, и у каждого входа проверяли билеты, а за воротами народу было еще больше – тысячи людей, ощетинившаяся масса голов и лиц.
За ними уже горел костер, скоро эта башня пламени достанет до неба. На полпути к куче дров в полуразвалившемся кресле сидел очередной Гай, казавшийся главным на этой сцене, вроде Князя Беспорядков.[53]