Джентльмены и игроки

Результат: когда я вернулся в школу в понедельник утром, класс стоял на ушах. То, что случилось с Коньманом, затмило даже недавнюю – и в высшей степени неблагоприятную – статью в «Икземинере», которая приводила к мрачному выводу, что в Школе завелся тайный информатор. Результаты директорского расследования были неопровержимы: в день несчастья Коньман купил в школьной кондитерской пакетик арахиса и принес его в класс во время обеденного перерыва. Сначала он это отрицал, но нашлись свидетели, которые это помнили, в их числе один преподаватель. В конце концов Коньман признал: да, он купил арахис, но не клал орехов в банку. Кроме того, говорил он со слезами на глазах, ему нравится Андертон-Пуллит и он ни за что не сделал бы ему плохо.

Составили отчет, начиная с временного исключения Коньмана, в котором перечислили свидетелей его драки с Джексоном. Конечно, Андертон-Пуллит находился в этом списке. То есть мотив был установлен твердо.

Разумеется, в Центральном уголовном суде это не прошло бы. Но школа не суд, у нее свои правила и свои способы их применения; своя система, свои меры предосторожности. Подобно церкви, подобно армии, она сама решает свои проблемы. К тому времени как я вернулся в школу, Коньмана судили, признали виновным и отстранили от занятий до середины триместра.

Лично я не слишком верил, что это сделал Коньман.

– Он, конечно, способен на всякое, – говорил я Диане Дерзи в преподавательской во время обеда. – Он хитрый маленький негодник и скорее что-нибудь стащит, чем выставит себя перед всем честным народом, но… – Я вздохнул. – Не нравится мне все это. И Коньман не нравится – но я не могу поверить, чтобы даже он мог сделать такую глупость.

– Нельзя недооценивать глупость человеческую, – изрек стоявший рядом Грушинг.

– Да, но он обозлен, – сказала Диана. – Если бы мальчик знал, что творит…

– Если бы он знал, что творит, – прервал ее Пуст со своего места под часами, – то его надо было бы засадить к чертовой матери в тюрьму. Вы же читали о нынешних детках – изнасилования, грабежи, убийства, бог знает, что еще, – и их нельзя даже упечь, потому что чертовы либералы, такие все добренькие, не разрешают.

– В мое время была трость, – мрачно произнес Макдоноу.

– К чертям трость, – сказал Пуст. – Надо вернуть воинскую повинность. Она научила бы их дисциплине.

Боги, думал я, что за идиотизм. Этот мускулистый безмозглый осел распинался еще несколько минут, а Изабель Тапи бросала на него пылкие взоры из йогуртного угла.

Молодой Кин, который тоже прислушивался к разговору, мимолетно скорчил смешную рожу – так, чтобы физкультурник не заметил, – превратив свое острое и умное лицо в точную карикатуру на Пуста. Я сделал вид, что не заметил, и, прикрывшись рукой, спрятал улыбку.

– Разговоры о дисциплине – это прекрасно, – вмешался Роуч из-за «Миррор». – Но какие у нас возможности? Натворишь что-нибудь, и тебя оставят после уроков. Провинишься еще сильнее – тебя временно отстранят от занятий, а это наказание прямо противоположное. Какой смысл?

– Никакого смысла нет, – сказал Пуст. – Но все должны видеть, что мы не сидим сложа руки. Сделал это Коньман или нет…

– А если не сделал? – спросил Роуч.

Макдоноу отмахнулся:

– Неважно. Важно, чтоб был порядок. Черт побери, хулиган дважды, трижды подумает, прежде чем преступить черту, если он знает, что в тот же миг отведает трости.

Пуст кивнул. Кин еще раз скорчил рожу – теперь другую. Диана пожала плечами, а Грушинг иронично улыбнулся с едва уловимым превосходством.

– Это сделал Коньман, – с нажимом сказал Роуч. – Такая глупость как раз в его духе.

– И все равно мне это не нравится. Я чувствую, что это не так.

Мальчики были непривычно сдержанны. В обычное время такое происшествие было бы приятным нарушением школьной рутины: мелкие скандалы и маленькие пакости, тайны и драки – все это нормально для подростков. Но здесь нечто другое. Переступили некую черту, и даже те, кто никогда и слова доброго не сказал об Андертон-Пуллите, были встревожены и недовольны случившимся.

– По-моему, он малость того, правда, сэр? – сказал Джексон. – Не в смысле, что псих, но и не совсем нормальный.

– Он поправится, сэр? – спросил Тэйлер, сам аллергик.

– К счастью, да.

Мальчика еще держали дома, и, насколько известно, у него все прошло.

– Но это могло кончиться трагически.

Последовала неловкая пауза, мальчики переглядывались. Мало кто из них встречался со смертью, лишь изредка у кого-то умирали собаки, кошки или дедушки с бабушками. Мысль о том, что один из них мог на самом деле умереть – на глазах у всех, в собственном классе, – вдруг по-настоящему испугала.

– Наверное, это был несчастный случай, – сказал наконец Тэйлер.

– Я тоже так думаю.

Я надеялся, что это правда.

– Доктор Дивайн говорит, что, если надо, мы можем получить психологическую помощь, – сказал Макнэйр.

– А вам правда нужна помощь?

– А можно будет уйти с уроков?

Я посмотрел на него и увидел, что он ухмыляется.

– Через мой труп.