Джентльмены и игроки

Сказано верно, но вряд ли рассчитано на то, чтобы умиротворить миссис Коньман. Она перевела взгляд на него.

– Неужели? В таком случае вам следует проверить показания Андертон-Пуллита о том, что Джексон и мой сын якобы подрались.

Дивайн был захвачен врасплох.

– Миссис Коньман, я не вижу связи…

– Вы не видите? А я вижу.

Она повернулась к Слоуну.

– Я вижу, что организована целая кампания по преследованию моего сына. Всем известно, что у мистера Честли есть любимчики – его Закадычные Дружки, как он их называет, но я не ожидала, что вы примете его сторону. Над моим сыном издевались, обвиняли его, унижали, а теперь отстранили от занятий – а ведь это войдет в школьную характеристику и даже может повлиять на поступление в университет, и при этом ему не дают возможности оправдаться. И знаете почему, мистер Слоун? Догадываетесь?

От такого напора Слоун совершенно растерялся. Природное обаяние – его единственное оружие, но оно оказалось бессильно против доспехов миссис Коньман. Улыбка, которая приручала моего отца, не способна была растопить ее лед, более того, разъяряла даму еще сильнее.

– Я скажу вам, если позволите. Моего сына обвинили в воровстве, в драке, а теперь, насколько я понимаю, в попытке убийства. – Тут Слоун попытался прервать ее, но не смог. – И знаете, почему все пало именно на него? Вы спросили мистера Честли? Вы спросили остальных мальчиков?

Она сделала драматическую паузу, встретилась со мной глазами, получила от меня ободряющий кивок и затрубила, прямо как ее сын на уроке Честли:

– Потому что он еврей! Мой сын – жертва дискриминации! Я требую, чтобы все это надлежащим образом расследовали, – она свирепо посмотрела на Слоуна, – иначе вы будете иметь дело с моим адвокатом.

Наступила звенящая тишина. И миссис Коньман удалилась под пулеметную очередь своих каблуков. Доктор Дивайн был ошарашен, Пэт Слоун сидел, прикрыв глаза рукой, а мне едва удалось скрыть улыбку.

Ясное дело, этот вопрос не вынесут за пределы нашего собрания. Дивайн дал это понять с самого начала, и мне пришлось с самым серьезным и уважительным видом согласиться. Я вообще здесь случайно: меня пригласили в качестве свидетеля, поскольку нет классного руководителя. Нет, никто не сожалел об отсутствии Честли; и Слоун, и Дивайн убеждены, что старик, замешанный в этом деле, только ухудшит и без того скверную ситуацию.

– Конечно, все это неправда, – сказал Слоун, приходя в себя за чашкой чая. – В «Сент-Освальде» никогда и намека не было на антисемитизм. Никогда.

Дивайн несколько усомнился.

– Я, как и все вы, люблю Роя Честли, – сказал он. – Но нельзя отрицать, что он бывает странным. Он работает тут дольше всех, поэтому склонен слишком много брать на себя.

– Я не сомневаюсь, что он хочет как лучше, – настала моя очередь. – Для человека его возраста это очень напряженная работа, и любой может время от времени ошибаться.

Слоун посмотрел на меня.

– Что вы имеете в виду? Вы что-нибудь слышали?

– Нет, сэр.

Дивайн подался вперед и чуть не упал.

– Вы уверены?

– Абсолютно, сэр. Я просто хочу сказать… В общем…

– Что? Выкладывайте.

– По-моему, все это ерунда, сэр. Для своего возраста он в отличной форме. Просто я недавно…

И, скромно потупившись, я неохотно упоминаю пропавший журнал, непрочитанные электронные письма, нелепую суету, которую он устроил вокруг пропажи своей старой зеленой ручки. При этом не забываю о тех жизненно важных мгновениях, когда он не заметил мальчика, потерявшего сознание, который лежал на полу и задыхался.

Решительно отвергать нападки на врага – лучшая тактика, когда хочешь его в чем-то обвинить. И мне удалось выразить уважение и восхищение Роем Честли, выкладывая все прочее с самым невинным лицом. Все увидели мою преданность Школе – немного наивную, – а у Слоуна и Дивайна в мозгу засело сомнение, подготовившее их к следующему газетному заголовку, который – так уж случилось – на этой же неделе появился на видном месте в «Икземинере».

ВОТ ВАМ, СЭР, НА ОРЕХИ!

Колин Коньман, прилежный и скромный юноша, утверждает, что социальное и учебное давление, оказываемое «Сент-Освальдом», возрастает и справляться с ним все тяжелее. «Здесь без конца издеваются, – сказал он “Икземинеру”,– но никто не смеет заявить об этом. Некоторые мальчики могут делать в “Сент-Освальде” все, что хотят, потому что некоторые учителя на их стороне, а любой, кто пожалуется, навлекает на себя неприятности».

Конечно, Колин Коньман не похож на хулигана. Однако, если верить обвинениям, выдвинутым против него классным руководителем (шестидесятипятилетним Роем Честли), за какие-то три недели он оказался причастен ко многим случаям воровства, лжи и хулиганства, и в конце концов его отстранили от занятий после смехотворного обвинения в том, что его одноклассник (Джеймс Андертон-Пуллит, тринадцати лет) подавился арахисом.

Мы побеседовали с Джоном Дуббсом, уволенным из «Сент-Освальда» две недели назад после пятнадцати лет верной службы. «Я рад, что юный Коньман готов постоять за себя, – сказал он “Икземинеру”.– Но Андертон —

Пуллиты входят в правление школы, а Коньманы – обычные люди».