Но для меня… Теперь у меня есть все, что нужно для счастья, – социальное положение, работа, где неожиданно проявились мои таланты. Может, в «Сент-Освальде» я до сих пор Человек-Невидимка, но моя роль вышла далеко за пределы скромного самозванства. Впервые я начинаю сомневаться, надо ли здесь оставаться.
Искушение, конечно, велико. Начало было удачным, а во времена крутых перемен оперативники быстро продвигаются по службе. И я могу быть таким оперативником. Я могу заполучить все – все, что может предложить «Сент-Освальд»: стены, пушки и славу.
Нужно ли мне это? Не знаю.
Пиритс вцепился бы в такую возможность руками и ногами. Он был рад, даже счастлив остаться невидимкой. Но я – не он.
Так чего же мне хочется?
Чего мне
Будь это всего лишь месть, можно было бы просто поджечь главное здание вместо Привратницкой – и гори огнем все это осиное гнездо. Или же подсыпать мышьяк в учительский чайник или кокаин в оранжад лучшей крикетной команде. Но это скучно, верно? Это любому по плечу. А до меня далеко всем,
Regard. В английском это слово означает уважение и восхищение. А во французском – это просто «взгляд». Вот что мне всегда было нужно – чтобы меня
Хватит. Уже началось. Упомянули имя Страза. И Пиритса. И до того, как все кончится, – а «Сент-Освальд» уже катится к неизбежной кончине – я вам обещаю:
А пока мне вполне хватает быть просто педагогом. Правда, по моему предмету экзаменов не сдают. Единственная проверка – на выживание. В этом у меня есть кое-какой опыт – «Солнечный берег» все-таки хоть чему-то меня научил, – но остальное, как я надеюсь, талант, данный от природы. Будь я учеником «Сент-Освальда», этот навык из меня бы вытравили, чтобы заменить его латынью, Шекспиром и прочими уютными гарантами жизни в этом мире высших привилегий. Ведь главное, чему учит «Сент-Освальд», – конформизм: командный дух, умение играть. Играть в игру, в которой Пэт Слоун особенно хорош, и поэтому его нужно первым выбить из строя.
Еще раз повторю – чтобы сокрушить «Сент-Освальд», нужно метить в сердце, а не в голову. А сердце Школы – Слоун: честный, добрый, всеми уважаемый и любимый. Друг для попавших в беду, сильная рука, чтобы поддержать слабых, совесть, наставник, вдохновитель. Настоящий мужик, спортсмен, джентльмен, никогда не перекладывает на других то, что может сделать сам, неустанно и радостно работает на благо «Сент-Освальда». Он ни разу не был женат – да и когда ему? Как и для Честли, его преданность Школе была бы помехой семейной жизни. Низкие душонки могли бы заподозрить его в иных склонностях. Особенно при нынешних настроениях, когда одно только желание работать с детьми считается законным основанием для подозрений. Но чтобы Слоун?
Никто в это не верил. Однако мнения учителей забавным образом разделились. Одни с яростным негодованием отвергают немыслимые обвинения (среди них Честли). Другие (Боб Страннинг, Лига Наций, Джефф Пуст, Пэдди Макдоноу) тихо переговариваются. Обрывки подслушанных банальностей и домыслов: «нет дыма без огня», «всегда думал, что он слишком хорош, неправдоподобно», «слишком дружелюбен с мальчиками – ну, вы понимаете», – все это дымовым сигналом висит над преподавательской.
Удивительно, как легко друзья могут от тебя отвернуться, как легко страх или корысть срывают маску товарищества. Мне ли этого не знать. И теперь, должно быть, становится ясно и ему.
Реакция на такие обвинения проходит три этапа. Первый – отрицание. Второй – гнев. Третий – капитуляция. Мой отец, конечно, с самого начала повел себя как виновный. Косноязычный, злой, растерянный. Слоун, скорее всего, разыграет представление получше. Первого заместителя «Сент-Освальда» так легко не запугаешь. Но вот они, доказательства, совершенно неопровержимые. Разговоры в чатах, которые велись после уроков с его компьютера, защищенного паролем. Текстовое сообщение, отосланное с телефона Коньмана на мобильник Слоуна в ночь пожара. Фотографии на жестком диске. На них – мальчики, некоторые занимаются таким, о чем Слоун в своей невинности никогда и не слышал.
Конечно, он все отрицал. Сначала с каким-то мрачным изумлением. Затем – потрясенно, с негодованием и яростью. И наконец – со слезами растерянности, что доказывало его виновность больше, чем все найденное полицией.